Золотая роза с красным рубином - [26]

Солнце уже устало смотреть на не осмеливающихся нападать степняков, клонилось к западу, когда разведчики казаки перехватили одинокого, щуплого на вид калмыка. Они затруднялись сказать, удалось бы им поймать его, если бы он сам при виде на горизонте орды кочевников не повернул навстречу русским. Казаки привели его на привал, который Лыков устроил в преддверии беспокойной ночи возле низины с сочным разнотравьем. Стреноженные лошади паслись под охраной десятка стрельцов, а остальные члены отряда принялись за приготовление раннего ужина.

– Ты из шайки Чёрного хана? – резко спросил Лыков подведённого к нему пойманного калмыка.

Тот опустил голову, замялся, переступил с ноги на ногу.

– Нет, – признался он с явной неохотой. – Я был с Сенчей, сыном тайши Дундука.

– Вот как? – в удивлении вскинул золотистые брови пятидесятник. – Что вдруг был? Отпал от него, что ли?

– Сенча убил двоих людей Карахана. Нам он ничего не говорит. Но все поняли, он не договорился с ним. А здешние кочевники наши исконные враги. Они набросятся на нас, растерзают, стоит хану дать знак. Пусть меня лучше накажет русский царь. Я ничего против ваших людей не сделал.

– Царю некогда тобой заниматься, тебя накажет воевода Астрахани, – ответил Лыков, размышляя об услышанном. – Русские промысловики с ним или уже отданы хану?

– С ним. – Пленный вскинул голову, заговорил с облегчением, поняв, что может заслужить прощение. – Я покажу, где. Там, в ущелье. Даже Карахан не знает.

– Вот как? – опять повторил Лыков. Он с прищуром глянул на красное солнце, оценивая, сколько времени ещё продлится день.

– Многие с Сенчей думают, как я, – будто оправдываясь за готовность выдать место стоянки, быстро сказал пленный. – Но боятся его.

Лыков отвернулся к знаменосцу, высокому стрельцу с чёрными смышлёными глазами.

– Позови есаула, – попросил он вполголоса.

Есаул не заставил себя ждать. После тихого разговора с ним с глазу на глаз, стрельцы и казаки получили от Лыкова распоряжение открыто располагаться на продолжительный отдых, на ночёвку, а пока светло, набирать у подола гор сушняк для сторожевых костров.

К полуночи луна скрылась за горной вершиной, на небосводе остались лишь звёзды. Это было как нельзя кстати для замысла Лыкова. Стрельцов и казаков разбудили его вестовые, они тенями переходили от одного к другому, каждому передавали приказ не шуметь, избегать разговоров и быстро собираться. Лыков и Крыса вполголоса объяснили всем созванным к лошадям, что им надо делать. Возле сторожевых костров остались только десять лучших наездников казаков, они принялись прохаживаться между кострами и степью, чтобы кочевникам казалось, будто они часовыми бдят, охраняют ночной отдых товарищей. Основной же отряд направился вдоль хребта. Чтобы не встревожить тишину степи перестуком копыт, лошадей заставляли идти размеренным, но скорым шагом.

Время от времени посылаемые по сторонам разведчики растворялись в темноте и все возвращались с докладами, что кочевников позади не видно и не слышно. А часа два спустя отряд без происшествий догнали казаки, которые временно оставались у костров. Они сообщили, что степняки по всей видимости не заметили обмана.

После ночного перехода, на рассвете стрельцы и казаки с ходу стремительно напали на стоянку Сенчи, не позволив калмыкам оказать действенное сопротивление.

На месте захваченной стоянки отряд устроился на долгий привал, чтобы люди и кони смогли как следует отдохнуть. Чудесное утро обещало день сухой и ясный. Стрельцы и казаки сидели и лежали, кто где посчитал для себя удобным, расслабленные удачным, без потерь и без раненых завершением первой части похода. Сёдел с лошадей не снимали, и животные топтались возле хозяев, фыркали, вздыхали, словно предчувствуя, что самое тяжёлое и опасное ещё впереди. В яме, где калмыки держали промышлявших солью пленных, теперь были связанные люди Сенчи. Кто не поместился в яме, с поникшими головами сидели вкруг неё, напоминая слёт понурого воронья. Только Сенча стоял посреди них, мрачно уставившись в накрытый тенью скат крутого склона. Он был очевидцем того, что его орда почти не сопротивлялась русским, надломленная, как древко боевой стрелы, потерей веры в него. Он подчёркнуто не замечал выдавшего месторасположение стоянки молодого калмыка, который держался ближе к стрельцам и не выказывал страха перед недавним вождём.

Всё ещё переживая радость освобождения, измождённые русские пленные в волнении жадно поедали сало, вялёную осетрину с сухарями, запивали еду из бурдюка разбавленным вином. Лыков распорядился сытно накормить их, чтобы они были готовы к быстрым и протяженным верховым переходам на всём обратном пути к Гурьевской крепости. Подавленное настроение от ожидания участи проданных в Бухаре рабов сменилось у них бодрой приподнятостью и воинственностью, все они нацепили пояса с отнятыми у калмыков саблями. В отличие от них, Лыков был сдержано встревожен. При нападении на стоянку ускользнул один из сенчиных сообщников. Можно было не сомневаться, что у него одна дорога, направляться к логову Карахана. Шестеро казаков вызвались перехватить сбежавшего, – четверо вернулись ни с чем ранее, а двое прибыли только что, они напали на след калмыка и даже поймали его аргамака, но сам беглец успел скрыться в горном распадке. Стрелять они не решились, чтобы не растревожить окрестности, и Лыков вынужден был признать, что они поступили благоразумно. Стоянку удачно скрывало неприметное ущелье, и в ней удобно было бы дождаться темноты. Но она могла оказаться и хорошей ловушкой, если беглец сообщит о ней Карахану.