Золотая роза с красным рубином - [24]

От такого предложения, сказанного с искренней уверенностью, что он должен быть ей признателен, мурашки пробежали по спине, язык прилип к гортани. Надо было говорить, пытаться убеждать, клясться в вечном молчании, отвлечь от дьявольской затеи, но он понимал, что это бесполезно и может вызвать настороженность. В голове была сумятица, мысли рвались на части и проваливались в чёрную пустоту. Наконец он натянуто улыбнулся.

– Мы можем этим заняться и сейчас. Зачем же нам удав...

Глаза её сверкнули злобой, она его резко оборвала:

– Глупец! Не пытайся заигрывать со мной. Я не люблю мужчин.

Красиво очерченные губы презрительно скривились, а выражение лица без слов объявило о прекращении болтовни. Она нетерпеливо повернула голову на опасливое приближение тяжёлых, неуклюжих шагов, которые в голове Удачи отдавались ударами молота о наковальню. Шаги неуверенно приостановились, затем ковёр с шорохом приподняли, и в пещерную спальню жестокой и безумной красавицы ввалился некто большой и сильный, по поведению евнух и слуга. Вошедший рабски униженно замычал, и Удачу передёрнуло – у слуги не было языка! Скосив на него глаз, он увидел в свете единственного, коптящего факела в бронзовом настенном держателе настоящую гориллу в человеческом облике. Открытые шею, узловатые руки покрывала густая чёрная поросль. Короткая щетина круглой головы подчёркивала очень низкий лоб, а густые пучки бровей нависали над широко посаженными бездумными глазками. Его грудь даже под халатом бугрилась мышцами.

– Ахмед, – сказала Чёрная Роза. – Я не накажу тебя на этот раз.

Он виновато низко поклонился. Мычание приобрело благодарные и радостные оттенки.

– Не правда ли, – опять обратилась к нему женщина, – тебя мучает, что другие мужчины имеют язык, а ты его лишён. И ты получил бы удовольствие, если бы вырывал его у них у всех.

Невнятное урчание подтвердило правоту её замечания.

– Ты видишь моего нового раба. Так вырви ж у него язык, – она нетерпеливым жестом указала на Удачу и надменно вскинула голову. – Только не смей меня благодарить.

Воспользовавшись услугой её гордыни, из-за которой она при разговоре со слугой ослабила бдительность, Удача дёрнул головой вбок. Пронзительный вскрик злобы и резкая боль от пореза края уха скользнувшим мимо глаза стилетом почти оглушили его. Он отшвырнул с себя женщину вглубь ниши с ложем и спрыгнул к одежде. Его оружия там не оказалось. Ахмед отцепил от пояса толстую палку, которой можно было легко раскроить череп, раскинул огромные руки, как будто приглашал в объятия, и удовлетворённо замычал. Удача живо осмотрелся. Возле ложа впритык к стене оказался серебряный кувшин с водой. Не мешкая ни секунды, он вырвал факел из углубления держателя, сунул в кувшин. С недовольным шипением огня кромешная тьма разом поглотила всю спальню дочери Карахана. Но Удача с этого мало что выиграл: тяжёлая поступь Ахмеда позволяла слышать, что он догадался сразу отступить к ковру у входа.

– Сорви ковёр! – грубо приказала ему Чёрная Роза.

Слуга выполнил её приказ одним слабым движением. Очень бледный отсвет яркого дня проник в пещеру и позволил убедиться, что Ахмед полностью перекрыл выход.

– Не выпускай его, Ахмед! – распорядилась из темноты рядом с ложем разгневанная женщина. – Он мне нужен живой. Ты дашь мне сейчас выйти, и я позову других слуг.

Но до выхода она не дошла. Подкравшись на голос, Удача сзади цепко схватил кажущиеся хрупкими предплечья и рывком отступил. Яростные попытки вырваться ставшей дикой кошкой женщины были напрасны. Он повалил дочь хана на край напольного ковра, завернул в него на один оборот и уселся сверху.

– Не смей! Не смей, животное! Негодяй! Раб! – бушевала она под ним, пока надавленный ладонью ковёр не прикрыл ей рот.

Она пыталась злобно прокусить ковёр, потом задышала надрывно, можно было подумать, что задыхалась.

– Слышишь, Ахмед? – Опять подобрав свою одежду, Удача заговорил раздельно и зловеще. – Я сижу на твоей хозяйке, и она задыхается под ковром. Если ты сейчас же ей не поможешь, она умрёт. И тогда хан сдерёт с тебя кожу. Или медленно изжарит на огне.

Ответом ему было мычание, которое срывалось на звуки, напоминающие скуление раздираемого противоречивыми побуждениями дворового пса. Слуга мучался сомнениями и страхами, веря и не веря сказанному одновременно. Он ступил от выхода шаг, другой и стал неуверенно топтаться на месте. Удача рассчитывал, что он неповоротлив и несообразителен. Прыгнув на руки, в кувырке лягнул в твёрдое, как бревно, колено и прошмыгнул мимо крупных ног, слыша позади женский кашель, затем полный ненависти выкрик:

– Не выпусти его! Схвати!!

С взмахом руки Ахмеда толстая палка рассекла воздух, но ловкость помогла Удаче уклониться, а затем оторваться от гориллоподобного слуги. Наружу он выбежал, опережая его не меньше, чем на десяток шагов. Оттолкнув старуху в чёрном и размахивая одеждой, он понёсся к ближайшему обрыву котловины, на бегу выбирая глазами наименее крутой участок. С одеждой в зубах живо забрался к нависающему уступу, и только там стал торопливо одеваться. Неуклюже подбежавший следом Ахмед задрал внизу низколобую голову, побелел от ярости, надрывно промычал страшные угрозы. Потом швырнул в него палку. Сделанная из крепкого тиса, она от удара о край уступа раскололась на щепки.