Золотая пыль - [3]

Но при виде первых кавалеристов Шарль Даррагон поднял голову и удивленно вскрикнул.

Дезирэ посмотрела на него, затем проследила направление его взгляда.

– Кто они? – шепнула она, так как эти мундиры были ей незнакомы.

– Кавалерия старой гвардии, – ответил ее муж и перевел дух.

Кавалеристы исчезли, а вслед за ними показалась дорожная карета с высокими колесами, втрое больше данцигских дрожек, вся белая от пыли. Карета имела маленькие квадратные окошки. Когда Дезирэ, повинуясь движению руки своего мужа, отступила назад, она мельком увидела в глубине кареты чье-то бледное и осунувшееся лицо с таким выражением глаз, будто они смотрели, но не видели ничего, что происходит вокруг.

– Кто это был? Он посмотрел на тебя, Шарль, – сказала Дезирэ.

– Это император, – ответил Даррагон. Он побледнел, и взгляд его оставался блуждающим, как у человека, который видел призрака и еще не пришел в себя.

Дезирэ обернулась к стоявшим позади спутникам.

– Это император, – сказала она странным, несвойственным ей голосом и пристально посмотрела вслед карете.

Ее отец, высокий седой старик с орлиным носом и непроницаемым лицом, стоял неподвижно, как статуя. Наконец он очнулся и поднял руки к лицу, точно хотел спрятать.

– Он видел меня? – спросил старик тихим голосом, так, что одна Дезирэ слышала его.

Она посмотрела на отца, и ее глаза, чистые и ясные, как безоблачное небо, вдруг потемнели от внезапного и мучительного подозрения.

– Он, казалось, видел всех, но смотрел только на Шарля, – ответила Дезирэ.

Они все еще стояли на солнцепеке и смотрели в направлении Лангемаркта, где башни Ратуши возвышались над крышами домов. Пыль, поднятая лошадьми, медленно осела на их свадебных нарядах. Наконец, Дезирэ сделала движение по направлению к дому.

– Ну, – сказала она со слабым смехом, – император не был приглашен на мою свадьбу, а все-таки приехал.

Следовавшие за ней тоже засмеялись, ибо невесте в церкви, судье на суде и преступнику на эшафоте стоит произнести любую незначительную шутку, чтобы вызвать всеобщее веселье. Смех часто бывает просто накипью слез. В небольшой группе людей можно было заметить лица, которые внезапно побледнели, но белее всех стало прекрасное лицо Матильды Себастьян, старшей сестры Дезирэ. Она была сердита, хмурилась на детей и, казалось, находила эту свадьбу слишком буржуазной. Матильда высоко держала голову и точно хотела показать всему миру, что она никогда не согласится выйти замуж в такой скромной обстановке и идти от церкви по пыльной дороге в атласных туфлях, точно дочь какого-нибудь бюргера.

Во всяком случае, старый слесарь Кох, должно быть, сумел прочесть все это на ее прекрасном недовольном лице.

– Aгa! – пробормотал он, запирая церковь. – Но не всегда те, у кого легче всего на душе, уезжают из церкви в карете.

Свадьба была такая простая, что и невесте, и жениху, и всем гостям пришлось ожидать на улице, пока прислуга откроет парадную дверь дома тридцать шесть большим ключом, который Дезирэ поспешно вынула из кармана передника.

На улице не замечалось никакого особого оживления. Окна одного или двух домов были украшены цветами. Это были дома друзей семьи. Прочие же казались безмолвными за тюлевыми занавесками, из-за которых, несомненно, подглядывали критикующие глаза. То были дома соседей.

Гостей было немного, и среди них выделялся только один. На нем, как и на женихе, красовался французский мундир. Он был низкого роста и несколько резок, как и подобает военному, служившему в Италии и Египте. Но у него была приятная улыбка и та приветливость в манерах, которой многие научились в первые годы великой Республики. Он и Матильда Себастьян никогда не смотрели друг на друга – оттого ли, что между ними существовало некое соглашение, или же, наоборот, несогласие.

Хозяин, Антуан Себастьян, довольно хорошо исполнял свою роль, когда вспоминал о ее существовании. Он внимательно слушал одну очень старую даму, которая, оказалось, тоже когда-то выходила замуж, но это было так давно, что весь основной интерес терялся в массе мелких деталей, которые она только и могла припомнить. Не успела дама рассказать и половины своей истории, как внимание Себастьяна было уже отвлечено иными мыслями, хотя его сухая фигура не изменила своего застывшего положения и выражала внимание и вежливую снисходительность. Его разум словно обладал способностью уходить вдаль, оставляя Себастьяна недвижимым в той позе, какую он придал телу в последний раз.

Себастьян не заметил, что дверь отперта и что все гости ждут, когда он введет всех в дом.

– Ну, старый мечтатель, – шепнула Дезирэ, ущипнув его за руку, – веди графиню наверх в гостиную и предложи ей вина. Помни, что ты должен пить за наше здоровье.

– А разве есть вино? – спросил он с блуждающей улыбкой. – Откуда оно появилось?

– Как и все прочие хорошие вещи, мой дорогой тесть, из Франции, – ответил Шарль со всегда готовой шуткой.

Они говорили друг с другом на языке согретой солнцем страны, и этот язык обосабливал их от всего остального общества.

Но когда Себастьян снова обратился к старой даме, которая продолжала припоминать подробности своей давнишней свадьбы, то заговорил по-немецки и предложил ей руку с натянутостью, которая внезапно появилась у него вместе с переменой языка.