Золотая пыль - [2]

– Они учат танцам? – спросила она. Кох снова кивнул головой, угостившись понюшкой табаку.

– А он, отец?

– Он пиликает на скрипке, – ответил сторож и посмотрел на корзину с рыбой с видом человека, не желающего вдаваться в дальнейшие подробности, ибо слесарь – столь же надежный хранитель тайн, как и нотариус.

Бракосочетание тянулось долго и не отличалось торжественностью. Через открытую дверь не было слышно органа и хора, а только чей-то одинокий протяжный, монотонный голос. В северных странах требуется для согревания сердец что-нибудь большее, чем праздничный звон колоколов. Там торжества отмечаются хорошей пищей и вином, прилично потребляемыми при закрытых дверях.

В сущности, над Данцигом нависла туча. Эта туча, величиною не больше ладони, поднялась на Корсике сорок три года тому назад. Она отбросила тень на всю Францию, распространилась на Италию, Австрию, Испанию и добралась даже до далекого севера – до Швеции. И теперь она висела над Данцигом, самым крупным из ганзейских городов, над свободным городом Данцигом. Данцигу никогда не приходилось доказывать, что он поляк или пруссак, швед или подданный короля. Он был просто Данцигом, что равносильно в наше многословное время тому, когда своим адресом имеешь только название, обозначенное на карте.

Несколько лет тому назад Наполеон, к угрюмому удивлению горожан, поставил в свободном городе гарнизон французских войск. Пруссия, по понятным причинам, не воспротивилась этому. За последние четырнадцать месяцев горизонт сильно расширился. Тучи, видимо, собирались над этим цветущим северным городом, в котором люди, впрочем, продолжали есть и пить, жениться и выходить замуж, как во всяком другом городе равнины.

Петер Кох положил в карман своего порыжевшего сюртука испачканный табаком носовой платок и отошел в сторону. Он пробормотал несколько общепринятых слов благословения вслед за более сильными увещаниями в адрес любопытных детей. Дезирэ Себастьян вышла на улицу, озаренная солнечным светом.

Что она рождена была для солнечного света – это ясно читалось в ее личике, в веселых, добрых голубых глазах. Она была высока, стройна и гибка, какими бывают только английские, польские и датские девушки. Но цвет лица и волос казался более определенным, чем у белокурой англосаксонской молодежи: ее волосы имели золотистый оттенок, а кожа отличалась той поразительной молочной белизной, которая встречается только у тех, кто живет около озер, скованных льдом. Ее глаза были светло-голубого цвета – цвета летнего неба над Балтийским морем, на щечках цвели розы, а глаза – смеялись. То была невеста, душу которой не омрачило еще никакое беспокойство.

При виде такого счастливого лица сторонний наблюдатель мог бы прийти к заключению, что невеста достигла того, чего давно страстно желала; что она получила титул и что к брачному контракту приложены надежные подписи и печати.

Но Дезирэ не думала ни о чем подобном.

Муж, должно быть, шепнул ей что-нибудь смешное о Кохе, потому что она, всегда быстро отзывавшаяся на любую шутку, посмотрела на изменившееся лицо мужа и тихо, но весело и по-детски рассмеялась, когда они вместе сходили со ступенек на залитую солнцем улицу.

На Шарле Даррагоне был один из тех бесчисленных мундиров, которые так оживляли мир в памятные дни величайшего в истории полководца. Он, несомненно, был француз и, несомненно, дворянин, как в 1812 году, так и теперь. Судя по его маленькой голове, тонким, энергичным чертам, грациозной походке и изящной фигуре, этот человек был одним из многих, фамилия которых начинается с четвертой буквы французского алфавита со времен Террора.

Он был только субалтерн-офицер в полку эльзасских рекрутов, но это ничего не значило в дни Империи. Три короля в Европе начали свой подъем с не более высокой ступени.

Фрауэнгассе – короткая улица, к тому же суженная террасами, которые выступают от фасада каждого дома и стараются отвоевать несколько дюймов у соседа. Она идет от Мариенкирхе до Фрауэнтор, и в описываемое время она была такая же, как и триста лет тому назад.

Дезирэ с улыбкой кивнула детям: они ее очень заинтересовали. Она была так проста и женственна, какими бывают некоторые женщины, которые, надо надеяться, останутся такими до конца света. Дезирэ всегда радовалась, когда видела детей. Она, видимо, была довольна, что ребятишки собрались посмотреть на нее. Шарль, подчиняясь слабому и бессознательному жесту аристократа, который довел его отца до гильотины, опустил руку в карман, ища там деньги, но не нашел там ничего.

Шарль вынул руку из кармана и растопырил пальцы, показывая, что там пусто.

– У меня ничего нет, маленькие граждане, – сказал он с притворной серьезностью, – ничего, кроме благословения.

Но он весело сделал над их головами жест не благословения, а точно посыпал их перцем, что заставило всех расхохотаться. Жених и невеста вторили детям со столь же легким сердцем и голосами не менее детскими.

Фрауэнгассе пересекает под прямым углом Пфаффенгассе, и через эту узкую улицу тянутся постоянные торговые караваны к рынку Лангемаркт, в центр города. Когда маленькая свадебная процессия приблизилась к углу этой улицы, ей преградил путь приближающийся кавалерийский отряд. В этом зрелище не было ничего необычайного, так как данцигским улицам было тогда не привыкать к топоту кавалерии.