Золотая осень - [95]
Сторонники Горбачева действовали стремительно, несмотря на глухое недовольство части секретариата ЦК: «Когда я заявился в «предбанник» перед залом заседаний Политбюро, там уже толклись взволнованные секретари… — вспоминает Н. Рыжков, — Помню, кто–то спросил неуверенно: не слишком ли быстро собираемся, может, стоит хотя бы из приличия выждать денек? А кто–то ответил: нельзя терять ни минуты, надо такие вопросы решать с ходу, промедление смерти подобно»[606].
Пока вожди второго сорта толклись в «предбаннике», полные члены Политбюро не торопясь беседовали отдельно. Эта процедура неформального общения кремлевских олигархов в ожидании кворума была обычной и не предполагала согласованного решения до официального заседания[607]. Утром 11 марта Горбачев сообщил прилетевшему из Югославии В. Воротникову, что вопрос о Генсеке не обсуждался на Политбюро. Но по телефону Горбачев обсуждал свою кандидатуру с несколькими членами ареопага[608].
В 9–30 вечера собралось Политбюро, на котором сторонники Горбачева разыграли изящную комбинацию, закрепившую преимущество антиведомственной коалиции в этот решающий момент. После доклада Чазова о смерти Черненко и решения о проведении назавтра пленума ЦК стали обсуждать вопрос о председателе похоронной комиссии.
«Горбачев, как бы советуясь, сказал:
— Ну, если мы комиссию утвердили, надо бы избрать и председателя…
В зале заседаний ПБ вдруг повисла тишина, — вспоминает Лигачев, — Сейчас мне трудно вспомнить, сколько времени длилась та явно нервная и ненормальная пауза, но мне она показалась бесконечной. Вопрос, поставленный Горбачевым, в некотором смысле был ключевым. Все понимали, что избрание председателя похоронной комиссии — это как бы первый и весьма недвусмысленный шаг к избранию Генерального секретаря ЦК КПСС»[609]. По установившейся в 80–е гг. традиции на похоронах Генсека председательствовал его преемник. По словам Гришина Горбачев предложил возглавить похоронную комиссию ему: «Мне предложил председательствовать. Я сказал, что это было бы неприлично. Комиссию должен возглавить тот, кто замещал прежде Генерального секретаря»[610]. После этого Гришин добавил: «А почему медлим с председателем? Все ясно. Давайте Михаила Сергеевича»[611]. После этого Громыко провозгласил, что комиссию возглавит Горбачев.
Теперь партия была уже почти выиграна, и можно было подумать о грядущем правлении. Р. Горбачева вспоминает, как на прогулке с ней 10 марта Горбачев говорил, что «реализовать что–то крупное, масштабное, назревшее — невозможно. Как будто стена. А жизнь требует, и давно. Нет, — услышала я, — так дальше жить нельзя»[612]. Но по традиции Горбачев делал вид, что ничего еще не решено. Долгих, встретивший Горбачева на заседании Политбюро, спросил, готова ли «тронная речь». «Горбачев засмеялся и ответил, что он назначил людей писать речь для того, кто будет назначен, чтобы ее произнести»[613].
Отсутствие Щербицкого и Кунаева «вежливо учли: назначили вторичное заседание ПБ — перед пленумом, который состоялся на следующий день, в понедельник»[614]. Кунаев приехал, но изменить соотношение сил было уже невозможно. Н. Рыжков даже утверждает, что уже 10 марта было принято принципиальное решение избрать Горбачева Генеральным секретарем[615]. Однако воспоминания четы Горбачевых, Воротникова, Гришина и протокол заседания Политбюро от 11 марта подтверждает, что судьбоносное решение было официально принято в этот день. 11 марта, упомянув о присутствии на заседании всех членов Политбюро, кроме Щербицкого (следовательно, Кунаев уже приехал), Горбачев поставил на обсуждение «вопрос о Генеральном секретаре ЦК КПСС». В первый день решили вопрос о назначении Горбачева председателем похоронной комиссии, что традиционно делало его той кандидатурой, с которой следовало начать обсуждение «вопроса о Генсеке». Первое решение во многом предопределяло второе, и поэтому Рыжков мог совместить в памяти оба события и отнести их к одному дню.
На решающем характере событий 11 марта настаивает и Е. Лигачев: «Опять Горбачев сел в торцевой части стола заседаний, но не по центру, а сдвинувшись в сторону от места председательствующего. Он понимал, что сейчас разговор пойдет именно о нем, и именно ему предстояло этот разговор начать.
После небольшой паузы Михаил Сергеевич сказал:
— Теперь нам предстоит решить вопрос о Генеральном секретаре. В пять часов назначен Пленум, в течении двух часов мы должны рассмотреть этот вопрос.
И тут поднялся со своего места Громыко.
Все произошло мгновенно, неожиданно. Я даже не помню, просил ли он слова или не просил… Все сидели, а он стоял! Значит — первое слово — за ним, первое предложение о кандидатуре Генсека внесет именно он.
Крупная фигура как бы нависала над столом, я бы даже сказал — подавляла. Андрей Андреевич заговорил хорошо поставленным, профессиональным так называемым дипломатическим «голосом»:
— Позвольте мне высказаться, — начал он. — Я много думал и вношу предложение рассмотреть на пост Генерального секретаря ЦК КПСС кандидатуру Горбачева Михаила Сергеевича»[616].
Право Громыко назвать кандидата определялось его статусом в Политбюро. Только он, Тихонов и Гришин были ветеранами ареопага и по неписанной традиции могли взять слово первыми. Но Тихонов не имел на тот момент подготовленной кандидатуры, кроме собственной. А его самого мог предложить лишь кто–то другой. Но влиятельный член брежневского клана Щербицкий, с которым можно было договориться, так некстати уехал в США. Гришин оказался «на крючке» у «молодежи». Громыко, после некоторых колебаний, решил остановить свой выбор на Горбачеве, предопределив исход борьбы за власть 1984–1985 гг. Накануне Горбачев позвонил Громыко:
