Золотая ложь - [71]

– Я знаю, твой дед летал с кем-то по имени Уолли на войне. Но вряд ли это Уоллес Хатуэй. Он говорил об Уолли как о своем друге. Если Уоллес Хатуэй тот самый Уолли, я думаю, он бы упомянул об этом.

– Ты права. Уолли, вероятно, кто-то совершенно другой. Я сомневаюсь, что Хатуэй позволил бы называть себя Уолли.

Она улыбнулась.

– Как прошел твой вечер с Пейдж?

– Слишком быстро.

– Мне жаль, я помешала вам.

– Это, вероятно, к лучшему. – Райли взглянул на деда, глаза старика почти закрылись. – Похоже, он собирается поспать.

Нэн кивнула.

– Я просто оставлю цветы, надеюсь, они порадуют его.

– Я провожу тебя до машины.

– До свидания, Нед, – тихо сказала она и поцеловала его в щеку еще раз.

Райли втянул воздух, чувствуя себя так, словно ему двинули кулаком в живот. Он видел глаза бабушки, устремленные на мужа, и у него заныла душа. Этих людей связывала самая настоящая любовь. Даже сейчас она все еще жива, по крайней мере, бабушка точно его любит.

– Он пожал мне руку, – прошептала она, и ее глаза засияли. – Я думаю, он знает, что это я.

– Уверен, он знает.

– Теперь я чувствую себя лучше. И могу ехать. – Она снова пожала руку Неда. – Я скоро вернусь.

Райли был рад, что она ничего не сказала, когда они вышли из комнаты. Он не знал, почему испытал такое потрясение. Он приезжал сюда раньше, видел, в каком состоянии дед. Он не надеялся на улучшение. Так почему это так трогает его сегодня?

Пейдж, подумал Райли с раздражением. Она виновата. До встречи с ней он жил свободно и независимо, но несколько дней назад все изменилось. Она пробила крепкие стены его обороны, и ему нужно срочно латать дыры. Ему не нужна боль в сердце. Он вообще не хочет признавать, что у него есть сердце и его снова можно разбить.

– Сейчас поеду и приведу в порядок дом, – сказала Нэн, когда они подошли к ее машине, припаркованной поблизости от его автомобиля. – Ты хорошо начал, а я закончу, уберу остальное.

– Я приду к тебе сегодня вечером и побуду с тобой.

– Нет, я уже большая девочка, и, потом, возле моего дома сидит сторожевой пес. Я сказала Баду, что вечером он может устроиться на моем диване, а не в машине. Ему будет удобнее, и мне хорошо – живая душа в доме.

– Ему семьдесят четыре года. Не знаю, какой толк от него в доме. Впрочем, он может позвонить 911, если заметит кого-то.

– Я верю Баду. И я поставлю дом на сигнализацию, не беспокойся. Уверена, у тебя есть дела поважнее, чем нянчиться с бабушкой. Сегодня суббота. Может, тебе захочется пойти на свидание… Может быть, с Пейдж.

– Ей надо звонить в понедельник или во вторник, чтобы назначить свидание в выходные, – буркнул Райли.

– Мне почему-то кажется, что она сделает для тебя исключение. У тебя дьявольское обаяние, Райли, когда ты хочешь пустить его в ход.

– Не думай, что у меня могут быть долгие отношения с Пейдж. Этого не случится.

– Почему?

Он пожал плечами.

– Потому что мы не подходим друг другу, мы в разных финансовых категориях.

– Ну и что? Деньги еще не все, если вы любите друг друга. Но не это настоящая проблема, верно? Ты не знаешь, что значит любить. И боишься доверять тому, кто скажет, что любит тебя.

Райли переступил с ноги на ноги, разговор получился неловкий.

– Пейдж не говорила, что любит меня, потому что она не любит, и я абсолютно уверен, что не люблю ее. Я едва ее знаю.

– Ты достаточно хорошо ее знал вчера вечером, чтобы заниматься с ней сексом. Или ты собираешься убедить меня, что вы только разговаривали?

– Это другой мир, бабушка.

Она рассмеялась.

– Мир тот же самый, Райли. И я не так стара, чтобы забыть, что такое желание.

– Знаешь, мне надо ехать. – Он не собирался обсуждать с бабушкой эту тему.

– Если увидишь Пейдж, передай ей мою любовь, а еще лучше – отдай ей свою.

* * *

Пейдж приехала в особняк, в котором жили четыре поколения Хатуэев. Ее встретила самая последняя экономка, Алма Джонсон.

– Позвольте мне ваше пальто, мисс Хатуэй, – сказала Алма. – Вы пришли увидеться с вашей матерью? Она в больнице.

Пейдж отдала ей пальто.

– Я пришла к деду. Он дома?

– Да, он здесь.

– Я пойду наверх. Спасибо.

Пейдж пошла на третий этаж, ноги слушались плохо, а сердце беспокойно колотилось. Она твердила себе, что ее дед неплохой человек, он просто нетерпеливый, самоуверенный, безжалостный. Ладно, может, есть в нем что-то недоброе, он определенно способен затаить обиду. Дедушка сто раз рассказывал историю о друге детства, посмевшем пригласить девушку, которой он, Уоллес, интересовался. Уоллес никогда не простил его. Их десятилетняя дружба рассыпалась в прах.

Вот почему Пейдж колебалась, стоя в коридоре возле его кабинета. В беседе с дедом о Делани и драконе или даже о ее собственном месте в бизнесе Хатуэев заключался определенный риск для нее. Она чувствовала бы себя спокойнее и увереннее, если бы Райли оказался рядом, но Пейдж знала, что это должна сделать она сама. Это ее семья, в конце концов.

Пейдж взглянула на портрет бабушки на стене рядом с дверью, ведущей в кабинет деда. Портрет был написан накануне ее свадьбы с Уоллесом. У Долорес Каннингем Хатуэй мягкая улыбка и спокойное выражение лица, словно она знала, чего хочет от жизни. Пейдж спрашивала себя, удавалось ли бабушке смягчать острые грани характера своего мужа или он управлял ею так, как и всеми остальными. К сожалению, она никогда этого не узнает. Бабушка умерла задолго до ее рождения, и Уоллес больше не женился. Пейдж предполагала, что, вероятно, были женщины в его жизни, но если и были, то он держал их подальше от семьи.