Золотая Колыма - [47]

Вечером Оглобин возле своей палатки собрал весь приисковый народ, пригласил и разведчиков. Сам сел на пенек, распахнул черную кожанку, выставив напоказ яркокумачовую сатиновую рубашку, и, подкрутив жесткие, пшеничного цвета усы, громко спросил:

— Объявление читали? Ну а теперь слушайте доклад.

Начал с текущего момента и с Чемберлена, который грозит нам. Чем грозит, не пояснил, а сказал, что мы добываем золото не для Чемберлена, а своему рабоче-крестьянскому государству и должны это золото все до крупицы сдавать в государственную кассу, то есть в контору, и это будет наш ответ Чемберлену.

— А кто не хочет — убирайся вон! Доклад окончен.

Оглобин направился к палатке. Но люди не расходились, переминались. Наконец кто-то из хабаровчан несмело спросил:

— А где оно, золото-то?

Другой посмелее:

— А транспорт когда придет?

Хабаровцев поддержал один из «турков»:

— Портки сползают, а ни транспорта, ни золота не видно!

— Когда сползут, тогда и увидишь,— сострил Алехин.

Все — в хохот, лишь владелец портков обиделся:

— Заржали! Им, разведчикам, можно ржать. У них: есть золото, нет золота, а за каждый шурф, за каждую проходку денежки в карман. А вы чего радуетесь?

Все враз смолкли, будто вдруг дошло, что контора, за копку ям и промывку песков платить не будет, а только за золото.

Билибин воспользовался молчанием:

Тут кое-кто завидует разведчикам. Так я предлагаю всем: идите к нам на проходку разведочных шурфов, и мы каждому будем платить как положено.

— А сколько положено?

— Сколько своим рабочим, столько и вам.

— В Охотске больше платят!

— И у нас, на Амуре, больше.

— А на Алдане еще больше!

— Алданскую расценку давай!

— Подумаем, посчитаем, возможно, алданскую положим,— пообещал Юрий Александрович.

— Ну, и мы подумаем...

На этом разошлись.

Контроль за старательским намывом золота Оглобин и Билибин возложили на старшего горного смотрителя Поликарпова и заведующего разведрайоном Раковского.

На следующее после собрания утро Раковский мелким четким почерком, буквами, похожими на бисеринки, на первой странице черноколенкоровой книжки записал:

«1 окт. 1928 г. к л. Безымянный.

Вчера были на собрании рабочих-старателей. Представитель Союззолота Оглобин делал доклад. Ввиду жалоб рабочих на отсутствие золота, так как разведанных участков нет, мы предложили им временно работать у нас на шурфовке. Относительно расценки на работы договориться не смогли. Условились, что мы ее выработаем, а затем предложим.

Домой пришли поздно. Идти было скверно, так как с утра все время шел снег, а к вечеру подморозило».

В конце того же дня Сергей Дмитриевич дополнил эту запись:

«Сегодня Оглобин и служащий Поликарпов были у нас. Совместно с ними обсудили расценки на работы. В основу взяли алданские расценки. Наши расценки по сравнению с алданскими ниже.

Снова идет снег».

Снег валил весь день. И снова, как вчера, к ночи стало подмораживать. Обговорив расценки и другие дела, Оглобин и Поликарпов по настоянию Юрия Александровича остались ужинать. Билибин очень хотел развязать язык молчаливому Поликарпычу, чтоб кое-что выведать о Колыме, о его поисках колымского золота, да и о нем самом.

Выпили, разговорились. Оглобин, Раковский и Билибин ударились в воспоминания. Только Филипп Романович помалкивал. Крепкий мужик, он не пьянел от выпитого, лишь оглаживал свою смоляную бороду-лопату и с поклонами благодарил начальника экспедиции за угощение, а больше за то, что приехал тот на Безымянный проверять его заявку.

— Фартовый ключик... Золотой ключик,— повторял он. Чувствовалось, что Филипп Романович нашел на этом ключике свою судьбу, все свои надежды возложил на него: — Получу вознаграждение, отправлюсь ка родину... В Рязанской губернии я родился, под Скопиным. Женюсь, хозяйством обзаведусь...

А когда Билибин напомнил ему, чтобы разговорить, о том, как Миндалевич сажал его в тюрьму якобы за утайку золота, Филипп Романович беззлобно отмахнулся:

— Бог с ним, с Миндалевичем-то... Ключик зазолотил — и слава богу! Сколько он даст металла-то, Юрий Александрович? Мы бы летось два пуда намыли, да отощали...

— Два пуда — это мелочь. Безымянный даст больше.

Вот разведаем и точно подсчитаем. Но и это еще не все! На Безымянном свет клином не сошелся! Таких ключиков, как твой, в этом краю много. Про Бориску-то слышал?

— Как не слышать... Его ключик и искали, да не нашли. Якуты Александров и Кылланах похоронили Бориску. Где-то здесь, на Хиринникане, а точно где — или рассказать не сумели, иль я не понял. Словом, пока еще не вышли на Борискин ключик. Вот приедут сюда Александровы, их надо поспрошать. Они точно покажут Борискину могилу, а там, надо полагать, и его ключик...

— А Розенфельд где ходил?

— Не знаю. С Розенфельдом Сафейка ходил, вместе с Бориской у него в конюхах были. Но где ходили, там золото не находили.

— А вот карта Розенфельда,— Юрий Александрович извлек из полевой сумки точную ее копию.— Крестиками помечены золотые жилы, похожие, как писал Розенфельд, на молнии...

Поликарпов и Оглобин лбами стукнулись над восьмушкой бумаги и в один голос спросили:

— А где они, крестики?

— В том-то и дело: на бумаге есть, а где в природе — неизвестно, привязки у них нет. Сафейка-то согласится показать, где ходил Розенфельд? Проводником к нам пойдет?