Золотая Колыма - [45]

— Здорово, догор,— поприветствовал Сергей.

Человечек, еще не поднявшись с земли, вдруг увидел перед собой четыре пары ног, крепко, прописным азом, стоящих, вздрогнул и заморгал подслеповатыми глазками.

— Как золото? — спросил Билибин властно и строго.

Человечек, будто язык проглотив, раскрыл беззубый рот и забегал глазками по ружьям, висевшим на плечах неожиданных пришельцев. Остановился на Билибине:

— Мало... Совсем мало, начальник.

— А это и есть ключ Безымянный? — спросил, чтоб удостовериться, Юрий Александрович и кивнул на узенькую — перепрыгнуть можно — речку, прижавшуюся к правому скалистому берегу.

— Аллах знает... Все они тут безымянные...

— А сам-то с именем?

— Как зовут, что ль? Сафейкой кличут. Татарин я бедный, ничего нет: дома нет, жены нет... Ничего нет,

— А золото есть.

— И золота нет. Ничего нет! Вон там хозяин есть...

— Ну, веди к хозяину, Сафейка. Сколько тебе лет-то?

— Умирать пора, да аллах не дает...

Сафейка не по-стариковски шустро, вприпрыжку побежал по затоптанной средь свежего снега тропе к низенькой, с плоской крышей, хибаре, срубленной из неошкуренных лиственниц. Из нее доносились крики — видимо, там ругались.

Сафейка распахнул дверь:

— Гости, Иван Иваныч! Принимай!

Голоса в хибаре смолкли. В двери показалась грузная фигура и загородила весь проем. Голова, крупная, седая, поднялась над притолокой и засверкала двумя рядами золотых зубов:

— Милости просим до хаты! Сологуб буду. Иван Ивановичем дразнят, слышали? И — Золотозубым. А на самом деле — Бронислав Янович. А вы зовите как хотите, только в печку не суйте. А это мои артельщики: Софрон Иванович,— указал он на Сафейку,— Софей Гайфуллин, первый в здешних местах разведчик, а Бовыкин, Якушков, Капов, братья Беляевы с Олы будут...

Маленькое окошечко, затянутое бязью, почти не освещало хибару, и, не приглядевшись, невозможно было не только рассмотреть Беляевых, Якушкова, но и сколько их — сразу не сосчитаешь.

— А вы будете экспедиция? И кто ж среди вас Билибин? — спросил Сологуб.

— Я — Билибин,— спокойно, но и настороженно ответил Юрий Александрович, очень удивленный осведомленностью Сологуба.

— Билибины! Сологубы! Один род древнее другого, а встречаются на краю света, на крохотном золотом пятачке. Ну, снимайте оружие, котомочки, садитесь. А мы тут немножко вздорим. Снег выпал, ну и разбегаться людишки хотят. Морозы здесь, говорят, ужасные, не то что в Оле. Неделю назад мой напарник Хэттл ушел. Не встретился вам?

— Нет, мы сверху, по рекам пришли...

— О! Смелые... Ну, а у моего напарника, американца, кишка оказалась тонкой, только материться умел крепче русского. Все Колыму проклинал. А я с этим Хэттлом на Клондайке познакомился, потом мы с ним в Австралии были, он-то меня и в Охотск затянул, а потом сюда. А теперь сам сбежал и бойлер свой бросил. Услышал о вашей экспедиции, да еще о Союззолоте, и: «I go home, because there are no on the Colyma, absolutly no sands, god damn!..» — Я, мол, убираюсь домой, нет на этой чертовой Колыме, никаких золотых песков. А вас много?

— Много. Более двадцати человек в экспедиции, не считая Союззолота. А вас?

— И нас немало. Ну, а что ж ружья-то не снимаете? Располагайтесь. У нас и банька есть, попариться можно.

— Спасибо. Банькой еще попользуемся. А сейчас дальше пойдем вверх по ключу Безымянному.

— Что так торопитесь?

— Зима торопит.

Речка, прихотливо извиваясь, бежала меж высоких каменистых берегов, поросших красноталом, курчавой ольхой, тонкими желтыми березками. Она была очень красива в осеннем наряде, эта Безымянная речка.

Когда усталые, измученные и голодные билибинцы пробирались по ее каньону, начальник отряда то и дело взлетал на ее высокие берега, осматривал долину и простым глазом и в бинокль, восхищался пологими, с мягкими плавными очертаниями сопками, окружавшими долину, и с высоты, как с трибуны, кричал:

— Там, в устье Безымянной,— первая разведывательная линия. Здесь, от этой красавицы лиственницы, будем бить вторую! А вон там, от подножия двугорбой сопки,— третью! Всю долину покроем сетью шурфов и поймаем все золото!

Примерно на пятом километре от Среднекана, отмахав в этот день верст двадцать пять с гаком, билибннцы кое-как натянули палатку и заснули как убитые. Здесь же на следующее утро начали устраивать базу: рубить барак, ставить лабаз...

«THERE ARE NO SANDS... НЕТ ПЕСКОВ.,.»

На высоком берегу с очень удобным спуском к речке выросло в десять лиственничных толстых венцов строение с маленькими оконцами, с сенями для удержания тепла. На стропила уложили накатник из тонких лиственниц, на него — ветки стланика. Из больших камней сложили печку, и первый хлеб, выпеченный Степаном Степановичем и Раковским, хотя и попахивал дымком, показался вкуснейшим.

Но не успели обжиться на новом месте, не перенесли еще свое имущество с устья Среднекана на базу, не начали нарезать разведывательные шурфы, как объявились на Безымянной четыре новые артели. Неведомыми тропами сюда прокрался старатель Тюркин, по прозвищу Турка, с дружками, о которых недобрая слава бродила по сибирским приискам. В одночасье с ними охотские приискатели с главарем Волковым притопали, миновав все кордоны... Билибин вспомнил Лежаву-Мюрата, который строго накапывал не доверять «туркам» и «волкам». По пятам за ними приплелись одиннадцать хабаровцев с тощими котомками, трое корейцев...