Золотая Колыма - [34]

Могучему старику просто непонятно, как могут «молодые» люди — шестидесяти, семидесяти лет — жаловаться на болезни, на старость. Он не верит им, считает их симулянтами, которые просто не хотят как следует работать в колхозе.

Иногда старик подзывает своего сына — председателя сельсовета — и строго его спрашивает:

— Что ты сегодня сделал в колхозе?

Недавно он спросил учителя:

— Когда будут выборы в советы?

Килланах гордится тем, что его сын — председатель сельсовета.

Килланах — член колхоза «Новая жизнь» и имеет трудодни. Летом этого года Килланах в ударном порядке сделал грабли для уборочной и получил от колхоза премию за ударную работу.

Старик выпивает стакан чая и вдруг тихо говорит мне сам ломаным русским языком:

— Я уже скоро старый буду. Уши плохо слышат, глаза плохо видят. Коленки болят. Ты скажи главному коммунисту, начальнику. Пособляй надо Килланаху.

И с хитрецой смотрит на меня, прихлебывая десятый стакан чая.

Прощаясь с Килланахом, я говорю ему, что государство, наверное, даст ему пособие.

Старик встает и провожает меня до дверей, сердито отталкивая по пути теленка, стоявшего на дороге.

* * *

На другой день, в восемь часов утра, я готовился выехать из колхоза. Килланах уже встал и пилил дрова возле своей избы. До десяти часов он напилил кубометр дров.

В Оле председатель рика сообщил мне, что Килланаху предоставляется персональная пенсия.

УЧИТЕЛЬ ВАРРЕН

Мы едем по берегу быстрой и красивой горной речки Ланковой. Берега реки скалисты и обрывисты.

Я искоса поглядываю на моего кучера — маленького невзрачного человечка, с вздернутым носом, похожим на луковку чеснока, и прозрачными голубыми глазами. Вид его несколько необычен для приполярных широт. На нем овчинный тулуп, подпоясанный лыжным шнурком, валенки, шапка-ушанка. Но из-под раскрытого тулупа виден белый воротничок смятой крахмальной рубашки и черный галстук бабочкой.

Кучера зовут Столяров. Он завклубом, киномеханик, танцор, мандолинист и актер Ольской труппы. Художественные наклонности и заставляют его, очевидно, носить этот, несоответствующий полярной обстановке костюм.

Несмотря на свою мирную внешность, Столяров человек отчаянный. Он не признает никаких дорог и везет напролом, куда глаза глядят. В сани впряжена молодая якутская лошаденка, чуть ли не впервые идущая в упряжке, и кажется, что не кучер управляет лошадью, а наоборот — она кучером. Ежеминутно лошаденка пугается и скачет на льдины, на пеньки, в наледи, и требуется отчаянное усилие, чтобы остановить ее.

Столяров ограничивается тем, что награждает лошаденку самыми несообразными кличками: — тпру, нахальный человек! — или — но, но, срывщик промфинплана!..

Впереди идут две собачьих упряжки с каюрами-тунгусами, но Столяров не желает ехать за ними, а выискивает какие-то окольные пути.

— Ничего, — говорит Столяров, в ответ на мои опасения, — я тут с кинопередвижкой ездил, лучше всякого каюра дорогу знаю, да и нет на Колыме дорог. Шпарь по реке — вот тебе и вся дорога! Сейчас мы, милый человек, — говорит мне Столяров, — доберемся до Бараборки. Часика три осталось. Заедем прямо в интернат, к учителю Варрену. Коньячку захватили? — обеспокоенно вспоминает он.

Я интересуюсь, почему у бараборского учителя такая странная, английская фамилия — Варрен. Столяров ухмыляется.

— Англичан у нас тут не водится. Обыкновенный камчадал. А фамилии у них всякие бывают. Народ-то, ведь, это смешанный, вроде московской солянки. Но, между прочим, Варрена здесь все знают. На всем охотском побережье, на Камчатке, даже на Чукотке… Он и у чукчей бывал, учительствовал.

— Тпру-тпру, морской зверь! — вдруг отчаянно заорал Столяров, — куда ты скачешь, лахтак облезлый! — Столяров соскочил с саней и начал тянуть коня из наледи направо в лес.

— Что случилось?

— Да тут вот дорога на Бараборку ближе. По реке в обход вдвое дольше. А он прет в наледь.

— Да где тут дорога? — удивляюсь я, тщетно стараясь найти следы хоть какой-либо колеи в непроходимой щетке леса, выстроившейся по берегу реки.

— Вот тут, видите, дерево срубленное. Значит, тут вертать надо. Вы не беспокойтесь, я ведь не впервые, вот в этом самом лесу я как-то заблудился и два дня в снегу ночевал.

Мы въехали в тайгу и пошли напролом, изворачиваясь среди редких лиственниц и покрытых мелким слаником залысин. Темнело все сильнее. Лошаденка натыкалась на пни и стволы и несколько раз вывернула нас в глубокие сугробы снега. Кругом клубился сумрак и без конца расстилалась мелкая низкорослая тайга. Казалось, что мы все время кружимся на одном месте.

И потому, когда неожиданно откуда-то вынырнули огоньки вдали, оба мы порядком обрадовались.

— Бараборка! — весело закричал Столяров.

В лесу стояли юрты, деревянные рубленые избы, оленьи нарты, большое здание школы-интерната.

Учитель Варрен вышел на крыльцо, радушно встречая нас.

В комнате учителя, похожей на блокгауз, вырубленный из больших лиственничных бревен, было тепло и светло. Маленькая «буржуйка», установленная на ящике с песком, потрескивала, сверкая вишневыми боками. На ней стоял большой жестяной чайник.

За стенкой кто-то напевал приятным женским голоском романс, аккомпанируя на гитаре. Повидимому, этот голосок являлся главной целью визита Столярова. Он немедленно разделся, передал Варрену узел с теплым бельем для детишек, воспитанников интерната, аккуратно расправил свой черный бантик и заявил: