Золотая Колыма - [33]

Вместе с Медовым и Килланахом шли Гавриил Аносов, Макар Захаров, Артемьев и еще несколько якутов, фамилии которых Килланах не помнит. Аносов умер от лишений в Среднеколымске, Артемьев — в Оймеконе, Захаров — в Оле, Медов скончался в 1934 году в колхозе «Новая жизнь», где он жил вместе с Килланахом.

— Совсем молоденьким умер! — вздыхает Килланах. — Шестьдесят два года от роду всего.

— Шли, — вспоминает Килланах, — с Якутска на Сеймчан. В путь отправились за пятнадцать дней до Покрова. Шли осенью пешком. Ехали верхом по тайге. От селения к селению, от кочевья к кочевью. Тунгусы провожали. Иногда шли сами. По солнцу на восток. Записывать ничего не записывали, писать никто не умел, но запоминали все — реки, горы, ручьи.

Человеку, который прожил сто восемь лет и помнит имена, отчества и фамилии людей, умерших полвека назад, который запомнил, сколько копеек жалованья он получал сто лет назад, можно поверить, что он был в состоянии составить по памяти карту пути в три тысячи километров.

Экспедиция отважных якутов шла до Сеймчана на реке Колыме сорок дней, оттуда, перевалив через реку, еще сорок дней шли до Олы.

В ноябре Килланах с тремя якутами добрался до побережья Охотского моря, повторив путь казаков-завоевателей Колымы, пришедших в Охотск в 1690 году.

За этот труднейший поход Килланах получал от доверенных компании Коковина и Басова на Колыме Поспелова и Калинкина… пятнадцать рублей в месяц.

— Бедовые деньги! — припоминает старик.

Компания Коковина и Басова времени даром не теряла. Пользуясь неутомимостью и бешеной энергией Килланаха, компания сейчас же начала отправку товаров на Колыму в обмен на пушнину.

Доставленные по новому пути на Сеймчан товары грузили на стоявшие здесь же паузки, и Килланах провожал их в Средне- и Нижнеколымск.

— Двадцать одну зиму тащил я грузы, — говорит Килланах. — Перестали Коковин и Басов посылать их потому, что начали перевозить через Северное море.

Я вспоминаю, что действительно в 1912 году русским правительством была организована экспедиция по Ледовитому океану к устью Колымы. Как и во всех других деталях рассказа, Килланах правдив и точен.

Старик несколько устал. Возбуждение, вызванное в нем воспоминаниями, охватило его всего. Он раскраснелся, глаза у него сверкают. Узловатые пальцы сжимаются в кулаки.

Килланах щиплет редкую седую бороду и говорит учителю:

— Скажи, почему у меня борода выпадать стала? Большая борода была, — он показывает на середину груди, — вот такая борода!

И с некоторой грустью добавляет:

— Борода была — сила была.

Все дальше и дальше развертывается перед нами повесть об этой необычной жизни.

После смерти старой жены Килланаха, оставившей старику пятилетнего сына (нынешнего председателя колхоза), и старшего сына, когда старику было около девяноста лет, работы не стало.

Могучий старик, энергия которого переплавилась в сотни тысяч рублей, полученных компанией предпринимателей, был выброшен за ненадобностью. Пока была в нем нужда, ему платили пятнадцать рублей в месяц и изредка давали бутылку спирта.

Из старика выжали все, что возможно, и выбросили, как старую рухлядь, не дав ему — открывателю неведомых путей — даже подачки в виде нищенской пенсии.

Казалось бы, что старику, прожившему весь век, осталось только поставить точку и закрыть страницы своей жизни. Но Килланах, представляющий собой необыкновенный сгусток человеческой энергии, и не подумал о том, чтобы сдаваться. У него еще сохранились железные руки, неутомимые ноги проводника и охотника, ясный ум и крепкое сердце. Он был полон энергии и жажды жизни.

Килланах выбрал место у реки Олы, в десяти километрах от селения Олы, построил себе избенку и начал новую жизнь.

Старик отдается сельскому хозяйству. Собственными руками он раскорчевывает тайгу, выворачивает деревья вокруг своей избы, намечает и проводит дороги, заводит корову и чуть ли не первым из якутов этого района начинает сажать овощи.

Вокруг него и его семьи скопляются кочевавшие прежде якуты и переселенцы из Сеймчана, Средникана, Таскана, привлеченные в Олу слухами о рыбных богатствах и вольной жизни на побережье.

Они селятся в тайге на расстоянии одного-двух километров друг от друга, строят «балаганы» из кизяка, глины и жердей, шаг за шагом превращают тайгу в сельскохозяйственный район.

Теперь в этом районе организовался богатый якутский колхоз.

Старик вскакивает из-за стола и, потрясая руками, кричит в волнении:

— Я и мои сыны вот этими руками сделали здесь поле, провели дороги. И я счастливый теперь, что общество пользуется моими трудами, а не богатые, у которых грудь в золоте, а сердце в шерсти.

Колхозники, слушающие нашу беседу, молча, с уважением смотрят на Килланаха. Он прав, этот необыкновенный старик. Им всем известна жизнь этого человека, и они верят всему, что он говорит.

Килланах сейчас плохо слышит. Разговаривая с ним, надо кричать, и старик сердится, что в колхозе с ним не разговаривают. Он бранит стариков колхоза:

— Они, старики, лентяи! Они работают плохо. Они даже ленятся мне рассказать, что делается на свете. Они говорят мне чепуху: — вон пробежала черная собака. А что делается на свете я не знаю.