Золотая книга. Пурана № 19 - [53]

Не слишком позитивные эмоции читались и на лице Савитри, которая была усажена на землю в самом центре поселения, в середину начерченного вокруг нее одним из мужчин круга. Наша подруга метала вокруг себя яростные взгляды, надменно изучая население деревни. Женщины кучкой жались к окраине, не сводя глаз с диковинного создания, а мужчины бегали вокруг, высоко поднимали ноги, махали в разные стороны своими луками, копьями и топорами и нестройно галдели. Ещё бы: не каждый небось день в руки этих жутких островитян попадается столь соблазнительная добыча, как наша Савитри Пали…

– Если бы они знали, что она ещё и капитан полиции, они бы нам весь остров за неё продали, – предположил я шёпотом.

– Тише вы, – громко зашипел Гедвилас. – Я не понимаю, что они кричат…

– Думаете, я понимаю? В конце концов, это не я, а вы прожили в племени почти целую неделю. И не удосужились даже выучить базовых терминов языка!

– А вы попробуйте сами, – обиделся Летас и уткнулся снова в свой инфракрасный бинокль.

Профессор, конечно, был прав. Полевое изучение языка – крайне сложная наука, особенно в тех условиях, когда местные жители не владеют ни одним языком, известным вам. Великие исследователи прошлого были не понаслышке знакомы с данной проблемой. Легко добиться от вашего собеседника названий лежащих перед ним предметов, частей тела, некоторых природных явлений (вроде дождя или солнца) и даже терминов родства. Но когда дело доходит до глаголов, прилагательных или абстрактных понятий, вас уже не поймут.

Знаменитый русский путешественник Николай Миклухо-Маклай во время своего пребывания на Новой Гвинее просто измучился с изучением папуасской речи. После возвращения он писал в своих мемуарах:

«Названия, которые я желал знать, я мог получить либо указывая на предмет, либо с помощью жестов, которыми я подражал какому-нибудь действию. Но эти два метода были часто источниками многих недоразумений и ошибок. Один и тот же предмет назывался различными лицами по-разному, и я часто по неделям не знал, какое выражение правильно. Я взял однажды лист в надежде узнать название листа вообще. Туземец сказал мне слово, которое я записал; другой папуас, которому я показал тот же лист, дал другое название; третий в свою очередь – третье, четвертый и пятый называли предмет опять же другими словами. Постепенно я узнал, что слово, сказанное первым папуасом, было названием куста, которому принадлежал лист; второе название означало „зеленый", третье – „негодное", потому что лист был взят с растения, которое папуасы ни на что не употребляют. Так случалось с очень многими словами. Для ряда понятий и действий я никак не мог получить обозначений, для этого оказались недостаточными как моё воображение, так и моя мимика. Как я мог, например, представить понятие „сны" или „сон", как мог найти название для понятия „друг", „дружба"? Даже для глагола „видеть" я узнал точное слово лишь по прошествии четырёх месяцев, а для глагола „слышать" так и не смог узнать».

– Эй! – ткнул меня в плечо Летас. – Да вы что, уснули, что ли? Началось!

Я открыл глаза. Напряжение этих безумных дней действительно дало о себе знать: я задремал и без «сонной воды». Однако проспал, видимо, не больше получаса, хотя на деревню аборигенов уже спустилась быстрая южная ночь. К тому же пошёл дождь, который ещё не достиг нашего убежища, но уже вовсю стучал по кронам мускатных деревьев где-то высоко над нами.

В инфракрасном свете было видно, что Савитри наконец-то подняли с земли руки трёх или четырёх низкорослых мужчин с луками поперёк туловища, но, вопреки моим ожиданиям, они не собирались уводить её в джунгли. Эта честь досталась, по странным сентинельским законам, совершенно немощному старцу – очевидно, вождю или старейшине рода, стоявшему поодаль, практически лишённому растительности на голове и уж точно годящемуся в отцы нашей коллеге. Именно к нему вооружённые воины подвели Савитри, после чего он довольно бесцеремонно взял её за руку и на удивление решительным шагом направился вон из деревни – прямиком в нашу сторону.

– О боже! – прошептал я, низко наклоняя голову над землёй, когда не оставалось уже никаких сомнений, что сладкая парочка направляется к нам. – Летас! Эта полянка, на которой мы тут лежим! Она вообще для чего?!

Профессор посмотрел на меня с ужасом. Я, еле дыша, спешно похватал всю нашу поклажу: камеру, верёвку, пистолет, – и мы, не сговариваясь, начали медленно отползать назад в банановые кущи. Скрылись мы за их огромными листьями как раз вовремя: в нескольких метрах впереди нас зашелестели листья, и на нашу лежанку вышел тот самый немощный старейшина в сопровождении Савитри.

Я едва удержался от хохота при виде такого зрелища и немедленно схватился за фотокамеру. Если бы Савитри могла только видеть весь комизм своего положения! Она стояла, надменно оглядывая сверху вниз своего попутчика так, как будто это он был её приобретением на сегодняшний вечер, а не наоборот. Старик же явно нервничал и, судя по жалобному выражению лица, уже был не рад, что сограждане бросили его на выполнение такого ответственного задания. Он несколько раз обошёл вокруг стоявшей, как свечка, индианки, потом – неожиданно для всех нас – сел на траву и потянул Савитри за руку за собой.