Золотая чаша - [65]

– Это ферма, – любил повторять Альфи. – Жизнь здесь простая.

На натертом до блеска полу столовой лежал громадный восточный ковер кремового цвета, цвета увядающих роз – «кирман»,[23] подумал Пол. На массивном буфете стояли две стеклянные лампы работы Тиффани.[24] Их золотистый свет, смешиваясь со светом свечей и лучами заходящего солнца, падал на вышитую скатерть и фарфоровую посуду, разрисованную корнуэльскими курами.

Эмили перехватила устремленный на лампы взгляд Пола.

– «Арт нуво». Нравятся?

– Да, изумительные лампы.

– А мне они не очень нравятся, – добродушно заметил Альфи. – Но Эмили любит все, что украшено изображениями животных, птиц или растений.

– Вам бы понравились творения Антонио Гауди,[25] тетя Эмили. Целые здания, недостроенный собор в Барселоне украшены вырезанными из камня животными, птицами, деревьями. Вот бы вам посмотреть.

– Говорят, ты скоро опять поедешь в Европу, – сказала Эмили.

– Да, лето у меня будет напряженным, – Пол поколебался и, рискуя в очередной раз услышать отказ Хенни и Дэна, добавил, ни к кому в частности не обращаясь: – Я надеялся, что Фредди поедет со мной. Поднабрался бы впечатлений перед началом учебы в Городском колледже.

Ответил Дэн, хотя Пол и не смотрел на него:

– Хенни и я уже сказали «нет», Пол, хотя, конечно же, мы тебе благодарны. Это великодушное предложение.

– Очень великодушное, – подтвердила Анжелика, бросив на Дэна холодный взгляд. – Редкое предложение.

– Фредди – мой брат, – спокойно сказал Пол. Дурацкая гордость Дэна! Но для него это еще и дело принципа – путешествие первым классом на «Лузитании» представляется ему недопустимой роскошью. И «принципы» эти дурацкие: как будто аскетизм сам по себе является добродетелью. В этом отношении Пол совершенно не понимал Дэна, да и Хенни тоже. В мире столько прекрасного. Конечно, было бы чудесно, если бы все имели возможность наслаждаться красотой; воистину это было бы царство Божие на земле. Но пока оно не наступило, зачем отказываться от шанса, который, по счастью, выпал тебе.

– Едешь по делам? – прервал его размышления Альфи, накладывая себе вторую порцию тушеного картофеля.

Ему бы следовало последить за своим весом, подумал Пол, взглянув на собственный плоский живот. Он положил вилку и отодвинул тарелку, не съев и половины того, что на ней было.

– Да, папа дал мне несколько поручений. Ему надоело вести дела за границей, и он хочет препоручить их мне. Надеюсь оправдать его доверие.

– Куда ты едешь на этот раз? – заинтересовался Альфи.

– Сначала в Лондон, потом ненадолго в Париж, а потом в Германию. Я жду не дождусь этой поездки. – Пол был полон нетерпения, возбуждения и каких-то неясных предчувствий. – У меня такое ощущение, что вот-вот произойдет взрыв. Возможно, это будет моя последняя поездка в Европу. Возможно, что в самом недалеком будущем никому не удастся так просто туда поехать.

– Почему ты так считаешь? – спросил Альфи.

– Посмотри, что творится в мире. Прошлогодний кризис в Марокко…

– Боюсь, я в этом мало что понимаю, – извиняющимся тоном перебил Альфи, – У меня хватает терпения лишь на то, чтобы внимательно прочитать финансовый раздел, быстренько просмотреть репортажи о бейсбольных матчах, ну и еще, – пошутил он сам над собой, – заглянуть в комиксы. Так что объясни мне, что, по-твоему, может случиться.

– Война, – коротко ответил Пол.

– Пусть они все там передерутся друг с другом до смерти, – загремел Дэн. – Нас это не коснется.

– Нет, дядя Дэн, так не выйдет. В войну, если она начнется, будут втянуты все.

– Чепуха! Трудящиеся любой страны откажутся воевать. Зачем рабочему человеку рисковать жизнью, защищая прибыли своего хозяина?

– Все не так просто. При звуках оркестра люди перестают рассуждать. Они машут флажками и бегут за ним, как дети за бродячим цирком.

– Что за цинизм, Пол. На тебя это непохоже.

– Реализм, дядя Дэн.

– Я согласен с Полом, – заметил Альфи. – Если начнется война, мы будем в ней участвовать. Представляете, какие состояния можно будет сколотить на войне.

Дэн бросил на него гневный взгляд.

– Я имел в виду, – поправился Альфи, – то есть я не имел в виду, что кто-то действительно захочет наживаться на человеческих страданиях. Кто способен на такое?

– Очень многие, – возразил Дэн. – Правда, джингоисты об этом умалчивают. Джингоисты вроде Теодора Рузвельта. – Только «глупцы—идеалисты» надеются, что можно избежать войны, – заявляет он. «Трусы и физически немощные люди». Да я не трусливее и не слабее любого из этих вояк.

– А все-таки в этом что-то есть, – тихо проговорил Фредди, крутя в длинных пальцах ножку бокала. – Рузвельт имеет в виду, что любому надо быть готовым умереть за принципы. Есть войны, в которых ты обязан сражаться.

Его слова всех удивили; уж очень не вязались они со всем его обликом: хрупкое телосложение, слегка опущенные плечи, зачесанные назад волосы, оставлявшие открытыми бледные виски с проступавшими на них голубыми жилками.

– Вздор, – отчеканил Дэн.

– Постой, Дэн, – вмешался Альфи. – Казалось бы, ты должен поддерживать Рузвельта с его прогрессивной программой; экономическая демократия и все такое.

– Верно. Но в вопросах военной политики я ему не доверяю. Я буду голосовать за Вильсона. А ты, Пол?