Золотая цепь. Юсуф и Зулейха. Книга мудрости Искендера - [21]

О первенстве средь вас не мыслю я.

Пусть ваша воля будет и моя.

И что вам в мире свет — мне тоже свет,

И что для вас во вред — и мне во вред.

И кто из вас хоть ногу занозит,

Заноза эта грудь мою пронзит.

Так изберите из среды своей

Старейшего, всех лучше и мудрей,

Чтоб он народом правил, как отец,

Чтобы отмыл он ржавчину сердец,

Чтоб он людей, средь бедственных дорог,

От холода и зноя уберег,

Чтоб добродетель в мире уберег,

Примером чести поразил порок!»

Когда же Искендер умолк, кругом

Из всех грудей раздался клич, как гром:

«Ты будешь нам главою и вождем!

Ты выше всех нас сердцем и умом!»

И вновь ему присягу принесли

Богатыри и знатные земли.

Шах Искендер ответил им тогда:

«Владейте жизнью долгие года!

Вы подняли меня, как солнце дня,

Вы в пыль, как тень, не бросили меня.

Клянусь по справедливому пути,

По честному пути всю жизнь идти!

Клянусь сердца печальных исцелить!

Несчастных от несчастий защитить!

Ведь если шах людей потопчет в прах,

Душой он жалкий нищий, а не шах.

Коль сердцем шах изменчив, что ни час,

Какая польза от него для вас?

Для блага подданных я жить клянусь!

На страже прав народа быть клянусь!»

И удивлялись все его словам.

Да будет в них пример иным царям.

КНИГА МУДРОСТИ АРАСТУ

Историк мудрый, вечный правды друг,

Взлелеявший прекрасный сад наук,

О шахе Искендере написал,

О том, как он владыкой мира стал.

О том, как врачевать недуг любой,

Для нас писал он кистью золотой.

Вкруг золотого слова и узор

Из золота, чтоб утешался взор.

Как золотая нить, несет строка

Нанизанные мысли — жемчуга…

От книги им творимой ни на час

Не отрывал мудрец ума и глаз.

Своих предтеч, познав их красоту,

Благодарил вседневно Арасту.

Но в книге той лучился каждый стих

Любовью современников своих.

Внемлите наставлениям того,

Кого на труд подвигло божество:

«О шах! Будь знаньем тайны одарен,

Будь светом доброй воли озарен.

Владык повелевающий язык

Равно, как слух внимающий, велик.

Учись разумно разуму внимать,

А не гадать: принять иль не принять.

Не лилией, а розой горд цветник,

Хоть очень длинен лилии язык.

Будь щедр и милосерд. Могучий свод

Тебя отдарит от своих щедрот.

Ведь если этот мир сравнить с горой,

В нем эхо породит твой шаг любой.

Как ни грохочет эхо громких дел,

У эха и у слова есть предел.

Посаженный росток тогда взойдет,

Когда усерден добрый садовод.

Коль подвигом снискал ты славы плод,

Тебе он радость неба принесет.

Ты никому не можешь быть судьей,

Пока к добру не обращен душой.

И стать проводником не может тот,

Кто сам не ведает, куда идет.

Когда вода горька и солона —

Не может жажду утолить она.

Как можешь ты пороки истребить,

Когда с себя порок не можешь смыть?

Когда в грязи стираешь платье ты,

Не жди от этой стирки чистоты.

Твои слова прекрасны — от души…

Поступки лучше были б хороши.

Достоинству нас не научит тот,

Кто недостойно сам себя ведет.

А польза слов отца для сына где ж?

Сам ест халву, а говорит: „Не ешь!“

В тебе, как в тесте, пекарь твой смешал

И добрых много и дурных начал.

В победе зла — падение твое,

В добре твоем — спасение твое.

Не дай началам добрым пасть в борьбе,

Решенья битвы жезл вручен тебе.

Ум темный светом ясным озари,

Неправды с сердца ржавчину сотри.

В пути коварным мыслям не внимай

И вьюк свой терпеливо подымай.

Ведь иначе трудней и тяжелей

Стать может ноша на спине твоей».

РАССКАЗ О ВЕРБЛЮДЕ И ЛИСЕ

Верблюд, от старости едва живой,

Приплелся как-то раз на водопой.

Над ним кружилось множество ворон,

Глядя, что, мол, вот-вот подохнет он.

Под шкурой дряхлой, на костях его

Ни жира не осталось, ничего

Иль мало так, что, не боясь волков,

Бесстрашно пасся он среди холмов.

Иссохли на спине его горбы,

И плакал он под тяжестью судьбы.

Однажды молвила ему лиса:

«О ты, пустыни гордость и краса!

Отрекшийся от роскоши земной,

Довольный лишь колючкою одной,

Ведь „кораблем пустынь“ тебя зовут

Арабы, Рум и африканский люд!

Так что ж ты ходишь тощий и больной

С облезлой и израненной спиной?

Ты муравья не тронешь, знаю я,

Кто ж раздавил тебя, как муравья?»

Верблюд ей: «Слушай про мою беду:

У изверга я в рабстве, как в аду.

Мое горит и стонет существо,

Лишь вспомню ненавистного его.

Соль на горбах измученных моих

Вывозит он из копей соляных.

Гнуснее боли нет, я говорю,

Когда меня он тянет за ноздрю!

А тяжесть грузов соли так страшна,

Что спину бы сломала у слона.

А если вдруг под ношей я упал,

Он палкой бьет меня, чтоб я вставал.

Увечья причиняет мне и боль

И мне потом на раны сыплет соль.

Когда ж реву я с горя, как труба,

Ни бог меня не слышит, ни судьба».

Лиса сказала: «О тебе скорбя,

Найду я хитрый выход для тебя.

Меж городом и копью соляной

Поток, ты знаешь, льется водяной.

Войдешь в поток — и сразу в воду ляг.

Как соль растает у тебя в тюках,

Ты из воды тогда легко вставай

И весело до города шагай!»

Верблюд сказал: «Ну, друг, благодарю!

Теперь-то я его перехитрю!»

И в тот же день, тяжелый соляной

Свой груз таща, он стал перед рекой.

Но мысль его погонщик разгадал.

И как же он беднягу наказал?

Горбы его от соли облегчил

И соль кошмой и шерстью заменил.

Такой предвидеть гнусности не мог, —

Вошел верблюд в поток и в воду лег.

Но еле встал, не ждал такой беды, —

Груз удесятерился от воды,

Едва-едва он брел под зноем дня,

Лисицу ненавистную кляня:

«Кошма и шерсть — отягчены водой