Золотая цепь. Юсуф и Зулейха. Книга мудрости Искендера - [10]

Разрушился дворец,  исчез во мгле, —

Остались эти книги на земле…

Жил Хакани, чей гений величавый

Царей Ширвана удостоил славой.

За оды, что превыше всех похвал,

По тысяче динаров получал.

О тех динарах помнят ли народы?

Но светят нам блистательные оды.

Ушел и Саади, но, жизнь творя,

Стихи, в которых славил он царя,

Стократ сильней царя и царских зданий,

А Саади бессмертен в Гулистане…

Сидеть доколе будешь, как слепец?

Встань и глаза открой ты, наконец.

Смотри: дворцы превращены в руины.

Ушли в оковах гнева властелины.

От их дворцов не сыщешь ты следа,

А письмена певцов живут всегда.

Где крыши тех дворцов, где основанья?

Остались лишь певцов повествованья.

Нет памятника на путях земных

Прочней, чем слово прозы или стих.

Любую ржавчину смывает слово,

Любые цепи разбивает слово.

Узлов немало в наших есть делах,

Запутаться ты можешь в тех узлах.

Но слово разума внезапно скажешь —

И трудный узел без труда развяжешь.

Подарок благородным

Перевод С. Липкина

В ПОХВАЛУ СЛОВУ И ПЕРУ

Перо подвластно слову, но оно

Есть тоже слово, словом рождено.

Слова умерших воскрешает слово,

Освобождает тайну от покрова.

У звонкой песни отними слова, —

Без жаркой речи музыка мертва.

Но музыка, слиянная со словом,

Рождает жизнь, дарит восторгом новым.

«Дыханье — признак жизни», — скажешь ты:

Лишь словом эту мысль докажешь ты.

Дыханье — облик, слово — содержанье,

Того, кто любит жизнь, услышь дыханье.

Слова — узлы, их много на земле,

Но вникни, — жемчуг есть в любом узле.

Изменишь букву — слово ты изменишь.

Но и его жемчужину оценишь,

И красота, скрывавшаяся в нем,

В значении откроется ином.

Сердца людей певец влечет словами,

Наполнился небесный свод словами.

Хоть брал я пробу с золота словес,

Мне слова «злато» неизвестен вес.

Наполни чашу золотом небесным,

Другую чашу — жемчугом словесным, —

Взметнется золото до облаков,

Останется на месте жемчуг слов.

Джами, такой жемчужиной владея,

Ты денег не проси у богатея.

Ты к золоту скупца не должен льнуть:

Жемчужиною в раковине будь.

О ДОСТОИНСТВАХ ПОЭТИЧЕСКОЙ РЕЧИ

Мир полон звуками литавров слова.

Невеста-слово — свет всего живого.

Ни в жемчуг, ни в парчу не убрана,

Пленяет и пленяется она.

А если драгоценности наденет,

Красу луны затмит и обесценит.

Наденет ожерелие стихов, —

Сердца похитит сотни шутников,

А на´ ноги наденет рифм запястья, —

Падет пред ней мудрец, дрожа от счастья.

Седых и юных поразит сильней

Двустишьем подрисованных бровей.

Румянцем смысла заалеют щеки —

И расцветут сердца, как сад широкий.

Красавицы не властны надо мной:

Вручил я сердце только ей одной.

Ее пленительное ожерелье

Мне принесло тревогу и веселье.

Ее запястьем скованный певец,

Я вырваться не смею из колец.

Хоть брови не срослись ее сердито,

К спасению дорога мне закрыта.

Я — всюду, где возлюбленной жилье,

Ищу ее, хочу догнать ее.

В иносказанья красоту оправлю,

Всем знатокам любимую представлю.

РАССКАЗ ОБ УРОДЛИВОЙ ЖЕНЩИНЕ И СЛЕПОМ МУЖЧИНЕ

Один слепец женился на уроде,

На бабе грубой, злобной по природе.

Лицо — в рябинах, черных бус черней,

А лоб — в морщинах и щита темней.

Горбата и глуха косая злюка,

Ее беседа — вздор, молчанье — мука.

Сказала раз, чтобы прельстить слепца:

«Жаль, что не видишь моего лица!

Мое лицо — белей слоновой кости,

Луну затмило, бледную от злости.

Завидует нарцисс моим глазам,

Завидует тюльпан моим устам,

А стан мой тонкий так высок и строен,

Что кипарис — и тот обеспокоен!»

Когда слепец услышал этот бред,

Он в ярости сказал жене в ответ:

«Была б красива ты на самом деле,

Твою красу давно бы разглядели.

Хватал бы каждый зрячий твой подол,

Когда б такую красоту нашел.

Светильник оценить сумеет зрячий,

А не слепец, не знающий удачи.

Я слеп, и потому-то хвастовства

Ты развязала вздорные слова.

Пустилась ты на самовосхваленье

Лишь потому, что потерял я зренье».

РАССКАЗ О ВЛЮБЛЕННОМ СТАРЦЕ И МОЛОДОЙ КРАСАВИЦЕ

Осеннее дыханье пронеслось.

Цвет изменился виноградных лоз.

Цветущий сад стал старика бессильней

И зелень желтой сделалась в красильне.

Листы деревьев, как цветы весной,

Зажглись багрянцем или желтизной.

Сидел старик, чей стан согнули годы,

В чьем сердце — храм огня, огня невзгоды.

Сиденье надоело старику,

Решил он погулять по цветнику.

Гулял он долго, в думы погруженный,

Во всем он видел бытия законы.

Его вниманье пава привлекла,

Чьи косы — будто ворона крыла.

Лицо покрыто белою фатою,

Был счастлив жемчуг под ее пятою.

А пальцев кончики? О них скажи:

«Как кровь — багряны, как уста — свежи!»

Изящны пальцы, словно нить кораллов;

Лишь ей дано красу ценить кораллов!

Окрашен каждый ноготь яркой хной,

Он молодою кажется луной!

Старик, ее заметив появленье,

В смятенье пал пред нею на колени.

«О, кто ты? — он воскликнул, потрясен, —

Ты человек? Иль пери? Или сон?

Я знаю: молодость полна гордыни,

Но будь моей, а я — твой раб отныне.

Хотя б на миг останься ты со мной,

Седому старцу принеси покой».

Она ему ответила с улыбкой:

«Ты опоздал! Влюбился ты ошибкой!

Иди, оставь меня ты навсегда

Затем, что голова моя седа.

Свое лицо одела я фатою, —

Сходны седины с белою фатою!»

Узнав о седине ее, старик,

Как волос, встал и отвернулся вмиг.

Сняла тотчас же роза покрывало

И волосы густые показала.

Глядит старик: они чернее мглы,

Чернее черных бус, черней смолы!