Золотая акула - [40]

Выйдя на лесную тропу, бандиты, удовлетворенные импровизацией, многозначительно переглянулись.

Смакования и обсуждения подробностей они избегали – дурной тон. Это русаки любят. Пока их – хвастливых, опьяневших от грошовых удач, не посадят в дерьмо по уши.

Однако настроение у Аслана заметно поднялось. И даже предстоящая тягостная поездка в Россию не виделась наказанием.

Ничего, в России тоже неплохо! Девок полно, земляков, менты – продажные, не то, что здесь…

Так, видимо, рассуждал и Джамбик, шагавший впереди и выпевавший себе под нос веселый национальный мотивчик.

Впрочем, благостное свое состояние партнеры через минуту утратили: на том месте, где стоял «кадиллак», валялись лишь осколки от разбитого бокового оконца.

Машину угнали.

– С-суки! – просвистел через выбитый зуб Джамбик. – Говорили, приличный район, никакой преступности… Хуже Нью-Йорка, слушай! Вот почему за сеткой они живут!

– А чего сетка? – огрызнулся Аслан. – Спасает она, что ли? Э, бежим к вахте, звоним ментам! Как отсюда выбираться теперь? Надо было у придурка его тачку забрать…

– Точно! В залог за определитель!

Игорь Володин

Эти выжившие из ума авантюристы во главе с чекистом Серегой, составлявшие отныне сферу моего общения, насели на меня столь плотно и агрессивно в своем непременном стремлении найти затонувшую немецкую «ушку», что приходилось отбиваться от них, как от своры голодных псов. К тому же Серега сказал, что если я наотрез отказываюсь от предприятия, он просит у меня десять тысяч зеленых, берет в охапку папаню, и с поставленной задачей они успешно справятся без моего участия. Им вторил и Вова, уже договорившийся сдать свой замок в аренду какому-то корешку из люберецких группировщиков вместе с козлом и собакой.

Я призывал кладоискателей к обретению чувства реальности, предлагал братцу деньги на открытие любого рода бизнеса – однако тщетно! Меня не слышали. Глаза компаньонов застил безумный азарт, их разговоры отныне состояли из сплошных мореходных терминов и, блуждая вокруг меня живыми укорами, они нудно и тошно канючили о необходимой им – естественно! – солидарности.

Чекист, отлучившись в город, вернулся с компьютерной распечаткой немецких военных карт Атлантики и с данными, касающимися подводной лодки, считавшейся с апреля сорок пятого пропавшей без вести. Связи в определенных ведомствах у него, чувствовалось, были серьезные.

Передо мной вывалили внушительный ворох бумаг, полученных из немецких и английских военных архивов – бумаг, вполне способных, будучи сброшюрованными, составить солидную и детальную диссертацию по подводному флоту херра Дёница, преемника фюрера, чинно-благородно скончавшегося в одна тысяча восьмидесятом году на заслуженной адмиральской пенсии.

Из материалов следовало, что за годы войны в Германии было построено 1162 подводные лодки различных классов, из которых потоплено 783 и две захвачены в плен. Из сорокатысячного личного состава подводников погибло три четверти, а пять тысяч взято в плен. Сам Карл Дёниц потерял в море двоих своих сыновей – офицеров-подводников и племянника. Потери же союзников были выше: две тысячи судов и около ста тысяч моряков.

Из статистики выглядывала жутковатая мясорубка не столь и отдаленных лет, кстати. Что тут сказать?

Не на радость в этот мир человек приходит, но на скорбь. Так, наверное.

Я тянул резину вялого несоглашательства еще пару дней, а когда уже твердо определился с отказом, Сергей, в очередной раз прикативший под вечер из города, молча положил на стол четыре паспорта, среди которых находился и мой – видимо, переданный чекисту снюхавшимся с ним папаней.

Раскрыв паспорт, я узрел в нем выданную консульством Испании зелененькую визу стран Содружества.

– Ну?! – нависла надо мной яро пиратская троица.

И я устало отмахнулся:

– Хрен с вами! Втянули в аферу в конце концов!..

– В конце концов – отдать концы! – скаламбурил Володя, накануне смертельно разругавшийся с женой, протестовавшей против внезапной разлуки с супругом.

– Смотри, потеряешь бабу, – предостерег я братца.

– Я ей сказал, деньги еду зарабатывать, через месяц-другой замок куплю… На берегу моря.

– Поверила?

– А ты бы?..

– Собираться давайте! – подал нетерпеливый голос папаня.

Средством доставки нас на Канарские острова был избран мой «мерседес». Как убедил меня Сергей, на месте машину все равно пришлось бы покупать, а пересечение границы России через кордоны в аэропортах было чревато для нас вероятными неприятностями. Прозрачные же белорусские рубежи легко миновались через известные контрразведчику проселки.

Ранним утром, сдав Вовкиному корешку – личности тертой и битой – на ответственное хранение люберецкую виллу с ее опасным зоопарком, мы тронулись в путь. Замечу, что фамилия кореша соответствовала его облику: Кровопусков. Имя же было мягкое, лирическое: Федя.

Когда широкая лента Минского шоссе потянулась мимо заснеженного леса, перемежаемого подмосковными деревушками, я неожиданно для себя расхохотался, с каким-то облегчением осознав, что тягостный осадок на душе – осадок прежней бытовой и рабочей обязаловки – истаял, смененный чувством свободы и подлинной жизни – покуда неизвестной, загадочной, но уже одним этим чарующе настоящей!