Золотарь - [3]

Я вздрогнул. Меня больше не держали, но обступили кольцом, и убежать было невозможно. Если они так и дальше будут меня «делать», то на мне и места живого не останется.

– Идет, – сказал Михаэль, тоже мужик здоровый,

поправляя на голове егерскую шапку. – А если я тебя сшибу?…

– Тогда сопляка отдаем тебе.

– Ну что ж, – сказал Михаэль, – по рукам.

Их здоровенные ручищи сошлись в рукопожатии. Толпа лесорубов расступилась, увлекая в угол и меня. Молодые лесорубы отодвигали столы в центре зала вбок, освобождая место. Все посетители отходили к стенкам помещения, оставляя пустой середину пивнушки.

Михаэль стал у стены чуть согнувшись, вены на его шее вздулись причудливым узором. Руди стал у противоположной стены.

– Поехали! – рявкнул кто-то из лесорубов.

Михаэль и Рудольф бегом рванулись навстречу друг

другу. Руди, багровея от напряжения, издавал на бегу дикий, сотрясающий перепонки рев. Два мощных тела сшиблись в самом центре прокуренной пивнушки. Раздался сильный звук удара. У Михаэля по лбу потекла струйка крови.

– Еще раз, а, Михаэль? – тяжело дыша, спросил Руди.

– Ты же знаешь,– отвечал Михаэль,– я всегда все делаю до конца.

Они снова разошлись каждый к своей стене, а через несколько мгновений уже бежали друг на друга. Половицы пивного заведения сотрясались. Снова их тела столкнулись, и снова оба остались на ногах. Правда, Михаэль чуть шатался.

– Михаэль, – сказал, осклабясь, Руди, – по-моему, малец будет мой.

В ответ Михаэль, стоя у своей стены, лишь выдвинулся корпусом вперед и крепко сжал кулаки.

На сей раз соперники столкнулись грудь в грудь. Раздался тяжелый треск. Наверняка у кого-то из них сломалось ребро. А затем я заметил, как тяжело вздохнул лесоруб Руди, как схватился он за левый бок, а через мгновение тяжело осел на пол.

– Твоя взяла, Михаэль, – процедил он сквозь зубы, сплевывая на пол вязкой слюною.

Лесорубы, мешавшие мне уйти, разошлись, уселись где-то за дальними угловыми столиками и больше не обращали на меня ровно никакого внимания.

Михаэль и с ним еще трое, судя по виду, егерей позвали меня за свой столик.

– Ну, парень, – сказал один из них, с перебитым носом и необычайно глубоко посаженными глазами, – мне кажется, ты должен угостить нас пивом.

– Никому я ничего не должен, – огрызнулся я. – И вообще, пошел я отсюда.

– Эй, постой, ~ сказал другой егерь, небольшого роста, кряжистый, – присядь, поговори с нами. Расскажи, кто ты такой…

– И откедова к нам пожаловал, – сказал третий, худощавый, смуглый, с вьющимися, как у арапа, иссиня-черными волосами.

«Не стоит, пожалуй, еще и с этими цапаться»,– рассудил я и присел за столик.

– Я – Кристоф, – произнес я. – Приехал из Нюрнберга.

– Не ближний свет, – сказал худощавый. – А что тебя в нашу глухомань занесло?

– Я, – сказал я, как мне показалось, сдержанно и важно, – новый барон фон Гевиннер-Люхс, владелец замка Дахау и окружающих угодий.

Тут я почувствовал, что из моего расквашенного носа сочится струйка крови, и поспешил утереть ее рукавом кафтана.

– Баро-о-о-он? – переспросил кучерявый. Егеря захохотали.

– А как ты докажешь, что ты барон? – спросил кряжистый.

Грянул новый взрыв хохота.

«Да они издеваются!» – понял я. Кулаки мои сжались, жилы на руках и на шее набухли. «Негодяи!» Последнюю фразу я произнес вслух.

– Ого! – сказал кто-то за соседним столиком. – Этот парень явно смутьян.

Назревала новая драка. В кабаке стихли все звуки. Присутствующие смолкли в предвкушении. Даже старые ходики, из которых каждую четверть часа выставлялась наружу голова какой-то птицы, похожей на общипанного павлина, и сипела сорванным голосом нечто хрипло-неразборчивое, – даже эти часы, наверняка помнящие времена Карла Великого, утишили свое тиканье, а птица-инвалид спряталась обратно, едва показав проржавевший клюв из дверец, покрытых засаленной, стершейся инкрустацией. Наступившую тишину нарушал лишь мерный похрап крестьянина, уснувшего над кружкой ячменного эля, но и его кто-то хлопнул по макушке, и труженик полей, обиженно засопев и причмокнув губами, перестал храпеть.

Стало совсем тихо. Лесорубы злорадно щерились.

И эту густую, ватную тишину в мгновение ока разрушил, поверг в ничто скрип входной двери, резкий, пронзительный, долгий, подобный навязчивой зубной боли. Все посмотрели на вошедшего.

Это был мой дворецкий. Приземист, осанист, важен, несмотря даже на скрывающую пол-лица повязку, оглядывал он интерьер прокуренной пивнушки, недовольно морща нос, щуря слезящиеся глаза. Его фигура, безусловно, гипнотизировала всех своей важностью.

– Я ищу, – степенно произнес дворецкий, – его милость барона фон Гевиннер-Люхса.

Занесенная для зуботычины рука горбоносого егеря опустилась на дубовую столешницу, произведя грохот. Дворецкий, услышав шум, устремил свой взор в нашу сторону.

– Господин барон! – молвил дворецкий, ничуть не меняя интонации. – Рад обнаружить вас в этом… этом, – он наморщился, подбирая слова. Заметно было, что обстановка пивнушки ему пришлась явно не по нраву, – этом месте. Госпожи баронессы не на шутку озабочены вашим отсутствием. Мы отъезжаем в пятнадцать минут шестого. Осталось чуть меньше трех четвертей часа. Хорошо, что я вообще вас нашел, ибо люди вашего положения редко, – дворецкий цедил слова размеренно и четко, – забредают в подобные места. Скорее, господин барон, экипаж ждет! Прощайтесь с вашими, – он поморщился, – друзьями (он произнес – «друз-з-зями»), и мы отправляемся.