Золи - [30]

— Ты и все твои жалкие штучки!..

Еще один сапог. Удар по ребрам. И тут, отползая по грязи назад, я понял, что на кон поставлена моя жизнь. Все звуки слились между собой, и вдруг я услышал ее голос, тихий, хоть и взволнованный. Она выступила из толпы, зажав зубами пряди волос, и оттолкнула Грацо. У меня уже не осталось желания драться. Я стоял, кровь капала из рассеченной брови, и до меня дошло, что все это время Золи, должно быть, тоже смотрела на побоище.

Она наклонилась ко мне, прижала шаль к брови, чтобы остановить кровь, и сказала:

— Они просто хотели согреться, Свон, вот и все.

Наверное, сначала перемены казались ничтожными — другие взгляды; спокойное отношение к тому, что даме подают пальто; глазок, врезанный в дверь; затемненные стекла окон. Далось все это довольно легко. Несколько отдельных случаев. Капли дождя, как называл их Странский.

— Протягиваете руку, — говорил он, — и вдруг — вот они, поначалу даже кажутся приятными. Но капли начинают сливаться между собой, и через некоторое время вы уже под проливным дождем.

Она отказывалась говорить со мной, пока мы не оказывались наедине — в такси или у воды.

Все чаще на улицах появлялись «черные воронки». Вскоре до нас стали доходить слухи об исполнителях народных танцев, отправленных рыть каналы. О профессорах в коровниках. О философах, складывающих в сиротских приютах коробки из картона. О лавочниках, лежащих лицом вниз в канавах. О поэтах, работающих на военных заводах. Спиливали столбы с указателями. Улицам давали новые названия. Шел сильный дождь, мы прятались от него — и все же это был наш собственный дождь, порожденный нами. Мы были уверены, что он обещает хороший урожай, поэтому позволяли ему идти. Уже слишком многое было вложено в революцию, и мы не были готовы уступить отчаянию, думали, что все встанет на свои места. Это очень сильно походило на страстную мечту.

— Ты ее трахаешь, Свон? — как-то вечером спросил меня Странский, когда мы вдвоем сидели в задней части кафе «Пеликан». Тут пахло старыми шубами. Я посмотрел по сторонам, оглядел столик за столиком. Люди с серыми лицами разглядывали меня в ответ. Странский прекрасно знал, что ее не трахает никто, хотя все мы этого хотим.

— Не твое дело, — сказал я.

Он устало засмеялся и поднял стакан.

Я вышел и вздрогнул, заметив, что на нас внимательно смотрит фотограф, делающий снимки из окна черной «татры».

Темнота словно поднималась из булыжников мостовой.

Для табора Золи перемены начались с Вувуджи, молодого парня, имевшего обыкновение прибивать свою руку гвоздем к дереву. Тяжелый случай — шизофреник. Этот Вувуджи был любимцем обитателей табора. Ему меняли повязки каждые несколько часов. Золи привозила ему из города леденцы и перед сном шептала на ухо цыганские легенды. Вувуджи, слушая ее, покачивался взад-вперед.

Стоило ему отлучиться из табора, поднималась тревога, стучали в кастрюли, женщины выходили на опушку леса его искать. Часто Вувуджи находили, когда он вбивал себе в руки гвозди. Он никогда не кричал, даже когда на ладони ставили припарки.

Как-то осенью к табору, стоявшему на опушке леса, под дождем привезли высокую блондинку-медсестру. Она вышла из машины, по щиколотки окунулась в грязь и, визжа, стала звать на помощь. Блондинку с помпой и церемониями понесли к одной из кибиток, где напоили горячим чаем. Ее туфли немедля вычистили. Она щелкнула застежкой своего чемоданчика. Судя по нагрудному значку, медсестра была из Министерства здравоохранения. Она развернула лист бумаги и выставила его перед собой. Прочесть написанное позвали Золи.

— Это ошибка, — сказала Золи, — должно быть.

— Это не ошибка, гражданка. Читать умеете?

— Умею.

— Тогда должны сделать то, что здесь предписано.

Золи встала, разорвала бумагу на кусочки и сунула их в ладонь медсестры. Это был приказ отвезти Вувуджи в местную психиатрическую лечебницу.

— Уезжайте, пожалуйста, — сказала Золи.

— Дайте мне этого ребенка, и все будет хорошо.

Золи плюнула под ноги медсестре. Цыгане, столпившиеся вокруг кибитки, стали перешептываться. Медсестра побелела, схватила Золи за руку и впилась в нее пальцами.

— Ребенок нуждается в должном уходе!

Золи тыльной стороной ладони дважды ударила медсестру по лицу. Вокруг кибитки одобрительно зашумели.

Через два часа приехала милиция, но цыгане ушли — исчезли без следа.

Странскому очень нравилась эта история. Милиционеры приезжали и в типографию с ордером на арест Золи, от них мы все и услышали. Должен признаться, случившееся повергло меня в трепет, но мы действительно понятия не имели, где находится табор. Мы искали, но ничего не нашли — ни слуху ни духу.

Потянулись дни без Золи. Меня донимала тревога. Стаи чаек кричали над Дунаем. Я работал в типографии, участвовал в конференции по книгопечатанию в России, потом лежал дома с раскрытыми книгами на груди — Маяковский, Драйзер, Филип Ларкин.

Через два месяца Золи вернулась. Она изменилась: стала сама ходячая неотесанность. Стоя посреди шумного цеха, Золи вдыхала запахи машинного масла и типографской краски. Я поспешил ей навстречу, она от меня отшатнулась.

— Где ты была? — спросил Странский с лестницы.