Знаю только я - [60]

— Мне это тоже, Володя, все очень приятно. Конечно, тут главное дело в удаче Кузькина. Ему стали петь про меня, что он вырастил артиста, сделал мне такую роль, что я в театре артист № 1 и т. д., все это его развернуло ко мне наконец-то во весь анфас как к артисту, и мое постоянное устойчивое поведение как рабочей лошади, а не премьера-гения заставило зауважать мое человеческое. Но он человек переменчивый, и не надо чересчур обольщаться, завтра я приду к нему говорить о съемках, и он мне припомнит все грехи бывшие и не бывшие.

— Ах, если бы у тебя вышли «Интервенция» и «Кузькин», ты был бы в полном порядке, надолго бы захватил лидерство…

— Ну, я уже пережил это. Зажал. Ведь что самое главное. Послушай, может быть, пригодится тебе, а в теперешней ситуации наверняка. Мне тоже хочется играть, славы и не тратить время на, казалось бы, пустяки, массовки, ерундовые роли и т. д. Но душу надо беречь. Надо не отвыкать делать всякую работу, да, вот и буду час стоять с дубиной в массовке и буду помогать своим присутствием, буду отрабатывать свой хлеб везде, где потребуется… Мне не стыдно ни перед собой, ни перед народом, ни перед кем… Я честно изо дня в день стараюсь быть полезным… то есть я душу берегу… Мне не страшно взяться ни за какую роль, я привык работать в поте лица, и я сделаю. И я тебе советую не хватать сейчас вершин, а поработать черную работу, ввестись куда-то, что-то сыграть неглавное и не ждать при этом от себя обязательно удачи, творческого роста, удовлетворения, нет, поработать, как шахтеры, как кроты работают, восстановить те клеточки душевные, которые неизменно, независимо от нас утрачиваются, когда мы возносимся. Эта профилактическая работа обязательно откликнется сторицей.

(Пишу, думаю о себе хорошее, а сам думаю, как бы мне теперь не потерять это расположение шефа, долго добивался, а потеряю одним неприходом на репетиции… И вот уже зависим человек от мнения СИЛЬНОГО. Мнение становится силой, стимулом жизни, действующим лицом в нашей жизненной комедии. Но ни хрена, нас пряниками не заставишь на задних лапках ходить.)

— Какой ты сильный человек, Полока говорит, как ты мог этот груз весь тащить один, никому не сказать…

— В этом было что-то сладкое… Сознание моего одиночества, того, что я должен все вынести сам и распутать сам, все мои внутренние раздеряги и внешние передряги придавали мне силы, я уважал себя за эту самостоятельность, отрещённость. Человек должен пережить все сам, не делить страданий, а ташить в одиночку, он становится сильнее во много раз, он познает себя, свои пределы, свой потолок, он уважает себя, а разве не главное это — уважать себя, не любить, не видеть себя постоянно в зеркале, а уважать за то, что терпишь, за то, что не лижешь, за то, что хочешь быть добрым… и т. д.

— Полока живет у меня с Региной. Завтра буду убираться, она в минуту делает такой бардак, а Марина приезжает… будет жить у меня… наверное. Решил я купить себе дом… тысяч за 7… 3 отдам сразу, а четыре в рассрочку… Марина подала эту идею… Дом я уже нашел, со всеми удобствами… обыкновенная деревянная дача в прекрасном состоянии, обставим ее… У меня будет возможность там работать, писать, Марина действует на меня успокаивающе… Люська дает мне развод… Я ей сказал: хочешь, подай на алименты, но это будет хуже. Так я по двести рублей каждый месяц ей отдаю, я не позволю, чтобы мои дети были плохо одеты-обуты… Но она ведет себя — ну, это катастрофа… Я звоню, говорю, что в такое-то время приду повидать детей… полтора часа жду на улице, оставляю все у соседа… она даже не извинилась, в порядке вещей… Шантажирует детьми, жалко батю… они безумно любят внуков, она все делает, чтобы они меньше встречались и т. д. Ну что это? Говорит, что я разбил ей жизнь… Ну чем, Валера?! Детей… она хотела сама… На работу?.. Даже не пыталась за пять лет никуда устроиться, ничего по дому не делала… Ни разу, чтобы я пришел домой или уходил… чтобы она меня накормила горячим… Она выросла в такой семье, ее мать всю жизнь спала в лыжном костюме, до сих пор не признает простыней… Я зарабатывал такие деньги, а в доме ничего нет, лишнего полотенца, ну что это за твою мать… Ну, ты же гораздо меньше имеешь доходов, чем я, но у тебя, посмотри, всё есть, как ты ни обижайся на Нинку, но я вижу — она хозяйка. А та профуфыкала одну книжку, профуфыкала другую… Я построил теще кооператив, сделал ей эту квартиру, отремонтировал, даю деньги — узнаю, что через три дня их уже нет… открыла у себя салон… приходят какие-то люди, пьют кофе, ребятишки бегают засраные, никому не нужные, мне их не показывает, старикам не показывает, и все ее хорошие качества обернулись обратной стороной, как будто их и не было никогда.

Я не знал за собой такого, что мне будет вдруг жаль «Галилея», потому что это вымученное, кровное… Я метался в тот день… Думаю, ну кому позвонить, некому позвонить, Валера, а тебя не подзывают… Кто это подходил к телефону, неужели ты не заметил?! На сцене, говорит, и всё, я-то знаю, что ты не на сцене, до тебя еще целый акт…

[На полях.] — А ты сказал, что это Высоцкий? — В том-то и дело, что сказал. «А мне какое дело, кто это. Я сказал, он на сцене».