Знатный род Рамирес - [93]

* * *

Не столько из долга или любви к искусству, сколько чтобы отвлечься и занять время, он снова — хоть и без прежнего пыла — взялся за перо. Шло описание погони Труктезиндо за байонским Бастардом. Здесь бы и блеснуть силой, поддать средневекового колорита! А он, как назло, потух, размяк, выдохся… К счастью, в дядиной поэмке эти бурные сцены перемежались недурными пейзажами и живописными штрихами рыцарского быта.

Приблизившись к реке, Труктезиндо увидел, что деревянный мост обрушился, и его изъеденные, ветхие доски запрудили узкое русло. Предусмотрительный Байон догадался уничтожить мост, чтобы задержать мстителей. И войско сеньора Саита-Иренеи двинулось к броду Эспигала по узкой кромке берега, мимо длинной вереницы тополей. Какая задержка! Когда последние мулы ступили на другой берег, уже удлинились тени, и вода в илистых лужах засияла бледно-золотым и розовым светом. Дон Гарсия Вьегас, прозванный Мудрым, предложил разделить отряд: пешие и обоз без лишнего шума двинутся к Монтемору, избегая недобрых встреч, а рыцари с копьями и конные арбалетчики поскачут вдогонку за Бастардом. Все одобрили мудрый совет дона Гарсии; резвые кони, не приноравливаясь больше к медленному шагу лучников, понеслись по пустоши и узким тропам; до самых Трех дорог всадники скакали во весь опор. У Трех же дорог — пустынной поляны, где высится древний дуб, под которым в самую мрачную из январских субботних ночей плясали все португальские ведьмы при свете факелов, пока не заклял их святой Фроаленго, — Труктезиндо придержал коня, и привстав в стременах, стал вглядываться в дороги, бегущие среди суровых, поросших дроком холмов. Проезжал тут проклятый Бастард или нет? А-а! Так и есть. Он побывал здесь и оставил след своей подлости — у камня, где худые козочки общипывали кусты, лежал, раскинув руки, пронзенный стрелою пастушонок! Видно, Байон испугался, что несчастный отрок расскажет, куда направился он со своей шайкой, и вот жало стрелы впилось в чахлую от голода, едва прикрытую лохмотьями грудь. По какой же из трех дорог ускакал презренный? Южный ветер из-за гор замел следы беглецов; ни лачуги, ни шалаша не было окрест, и никто, ни крестьянин, ни древняя старуха, не вышел к отряду Труктезиндо. По приказу Афонсо Гомеса трое конных лазутчиков двинулись по трем дорогам, а рыцари, не спешиваясь, отстегивали пряжки шлемов и отирали пот с бородатых лиц или поили коней у поросшего камышом ручья. Труктезиндо сидел недвижимо на своем вороном коне под сенью фроаленгова дуба. Весь закованный в черное железо, он сложил руки на луке седла и низко опустил голову в тяжелом шлеме, словно молился или думал страшную думу. А рядом, в усаженных шипами ошейниках, вывалив красные языки, тяжело дышали его верные псы.

Долго ждали они в тревоге и нетерпении, но вот на восточной дороге в клубах пыли показался один из лазутчиков, подавая знаки поднятой пикой. Примерно в часе пути он видел большой отряд, расположившийся станом за частоколом и стеной!

— Что на знамени?

— Тринадцать колец.

— Милостив господь! — вскричал Труктезиндо, встрепенувшись. — Это дон Педро де Кастро, прозванный Кастильцем. Он идет с рыцарями Леона на помощь сеньорам инфантам!

Значит, по этой дороге Бастард поехать не мог… Но тут и с запада подлетел всадник и сообщил, что за холмами, в роще, остановились на привал генуэзские купцы и стоят там с самого утра, потому что одного из них свалила лихоманка. Что они говорят? Клянутся, что за весь день мимо рощи проехали только скоморохи, возвращавшиеся с ярмарки в Кражелос. Итак, оставалась средняя дорога, каменистая, словно высохшее русло. По ней-то и двинулись рыцари, повинуясь знаку Труктезиндо. Но сгустились угрюмые сумерки, а дорога тянулась все дальше, мрачная, зловещая, бесконечная, среди скалистых холмов, и ни хижины, ни ограды, никакого следа человеческого не было видно. Наконец вдали, в полумраке, они завидели пустынную равнину; она расстилалась далеко, до самого неба, где гасли последние полосы медного, кровавого заката. Тогда Труктезиндо остановил свой отряд у колючих кустов, мечущихся на ветру:

— Клянусь господом богом, сеньоры, мы скачем понапрасну! Как думаешь, Гарсия Вьегас?

Все сбились тесной толпой. Пар шел от коней, едва дышавших под тяжестью доспехов. Дон Гарсия поднял руку:

— Сеньоры! Бастард задолго до нас миновал эти края и сейчас отдыхает в Валье-Муртиньо у своих родичей в замке Агредел.

— Что же будем делать, дон Гарсия?

— Друзья и сеньоры, нам остается одно: найти место для ночлега. Вернемся к Трем дорогам. А оттуда, покорясь необходимости, двинемся к стану сеньора дона Педро и попросим приюта. Этот сеньор — из первых в Испании, к тому же запасы наши скудны, а у него найдется вволю овса для коней, а для нас, христиан, — добрый ломоть мяса и глоток вина.

Все дружно закричали: «Славно! Славно!» — и кони, тяжко гремя подковами, двинулись к Трем дорогам, где над телом пастушонка уже кружились хищные птицы.

Вскоре, свернув на восток, они завидели на холме белые шатры и полыханье костров. Адаил Санта-Иренеи трижды протрубил в рог, возвещая о приближении знатного сеньора. В ответ из-за частокола приветливо и звонко запели рожки. Тогда он поскакал к стану, чтобы сообщить дозорным, стоящим на валу в ярком свете сторожевых огней, о прибытии друзей и союзников. Труктезиндо остановился в овраге под темными соснами, стонущими на ветру. Двое всадников в черных плащах с капюшоном спустились к нему по склону оврага, возглашая, что сеньор дон Педро де Кастро ждет благородного сеньора Санта-Иренеи и рад оказать ему гостеприимство. Труктезиндо молча спешился и направился вверх, к частоколу. За ним шли родичи — дон Гарсия Вьегас, Леонел де Самора, Мендо де Бритейрос и другие рыцари его гнезда, отложив щиты и копья, сняв железные рукавицы. Распахнулись решетчатые ворота, и в неверном свете костров они увидели несметное множество пеших ратников, среди которых мелькали то желтая накидка девки, то колпак шута. Как только старый Труктезиндо показался у ворот, два инфансона, потрясая мечами, воскликнули: