Знатный род Рамирес - [87]

— Грамот у посланного нет. Сеньор Бастард ждет у креста. Он просит, чтобы ты выслушал его с крепостной стены.

— Пускай подъедет поближе! — крикнул старец. — Да прихватит с собой побольше своих мужланов!

Но Гарсия Вьегас, прозванный Мудрым, и тут остерег его осмотрительным и добрым словом:

— Не горячись, друг и брат, повремени немного! Не выходи на стену, пока я не удостоверюсь, что Байон не задумал дурного.

Он отдал оруженосцу тяжелое буковое копье и пошел по темной лестнице вверх, на дозорную вышку.

Выйдя на площадку, он тихо сказал: «Ни слова!» — притаившимся у бойниц арбалетчикам, натянувшим свое грозное оружие, и, поднявшись еще выше, припал к бойнице. Гонец Байонов скакал к кресту, у которого колыхался сверкающий лес копий. Вот он передал сеньору ответ Труктезиндо, — и Лопо де Байон на золото-гнедом коне, покрытом кольчужной сеткой, отделился от своих людей. Забрало его открыто, руки праздно лежат на луке седла — нет при нем ни копья, ни топорика, только поводья алой кожи шевелятся в его пальцах. Протяжно запел рожок. Лопо де Байон медленно двинулся к замку, словно замыкая похоронное шествие. Едва колыхался, черно-желтый стяг, и несколько инфансонов, без копья и щита, в красных суконных казакинах поверх кольчуги, сопровождали своего сеньора. За ними четверо могучих арбалетчиков несли на плечах носилки, грубо сколоченные из древесных стволов, а на носилках лежал неподвижно какой-то человек, прикрытый от мух и зноя легкими ветками акаций. Следом ехал монах на белом муле, державший в руках поводья и железное распятие, на которое, из-под темного капюшона, свешивалась черная борода.

Гарсия Мудрый припал к амбразуре и тотчас узнал под листвой веток Лоуренсо Рамиреса, своего любимого крестника, которого сам учил метать копье и приручать ловчих соколов. Сжав кулаки, с воплем: «К бою, арбалетчики, к бою!» — он загрохотал вниз по лестнице, и так велики были его горе и гнев, что он ударился о своды арки, за которой ждали Труктезиндо и рыцари; и гулко зазвенел его шлем.

— Сеньор и брат! — возопил он. — Твой сын Лоуренсо лежит на носилках под стенами крепости!

Гневный крик огласил своды, и, гремя о плиты железными башмаками, рыцари ринулись вслед за Труктезиндо к дозорной башне. А когда, поднявшись по деревянной лестнице, старый сеньор вышел на площадку, все замолчало кругом и настала такая тишина, что они услышали далекий лай собак и медленный, печальный скрип ворота в саду.

Перед замком, у железных ворот ждал Бастард. Неподвижно высился он в седле, подняв к ним прекрасное лицо, заслужившее ему прозвище «Огнецвет», и золотые кольца бороды падали, сверкая, на пластины доспехов.

Вот он опустил золоченый шлем, важно и почтительно приветствуя Труктезиндо. Вот снял железную рукавицу, поднял руку и сказал спокойно и веско:

— Сеньор Труктезиндо Рамирес, на этих носилках я принес тебе сына твоего Лоуренсо. В честном бою, в долине Канта-Педры, я взял его в плен, и он принадлежит мне по рыцарскому праву. От самой Канта-Педры несу я его сюда, потому что хочу, чтобы кончились между нами раздоры и низкие распри, из-за которых пролилось столько христианской крови… Сеньор Труктезиндо Рамирес, я, как и ты, королевского рода. Дон Афонсо, король португальский, сам посвятил меня в рыцари. Весь добрый род Байонов гордится мной. Отдай мне руку твоей дочери, доны Виоланты, которую я люблю и она платит мне тем же, а затем прикажи опустить мост, чтобы раненый твой сын Лоуренсо вернулся под отчий кров, а новый сын поцеловал тебе руку.

С носилок, вздрагивавших на мощных плечах арбалетчиков, послышался отчаянный вопль:

— Нет, отец!

И наверху башни, не разнимая скрещенных рук, подхватил этот вопль сеньор Труктезиндо, прорычав глухо и страшно:

— Мой сын сам ответил тебе, мужлан!

Словно пронзенный копьем, пошатнулся в седле Бастард. Натянулись поводья, и вздыбился конь, высоко задирая золоченый налобник. Но крепкая рука удержала его, и Лопо де Байон, привставши в стременах, вскричал, одержимый ужасом и гневом:

— Не искушай меня, Труктезиндо Рамирес!

— Прочь, прочь отсюда! — надменно закричал старик, не разнимая скрещенных рук. Высокомерно и твердо стоял он на площадке башни, словно душа его и тело были выкованы из одного куска железа.

Тогда Бастард швырнул звонкую рукавицу о стену сторожевой башни и хрипло проревел:

— Кровью Христовой клянусь и спасением близких: если ты не отдашь мне ту, кого я люблю, нет у тебя сына! На твоих глазах я прикончу его, и все воинство небесное не спасет ему жизнь!

Сверкнул клинок. Но в порыве высшей, сверхчеловеческой гордыни Труктезиндо еще выше поднял голову и, могучий, как башня его замка, схватился за рукоять меча.

— Этим клинком, трус! Этим клинком, чистым! Я не хочу, чтоб твой грязный нож коснулся сердца моего сына!

Обеими руками он яростно швырнул меч к подножию стены; меч сверкнул, со свистом разрезая воздух, вонзился в твердую землю и задрожал, словно и его трясло от гнева. В тот же миг с диким криком Байон дернул коня и, свесившись с седла, вонзил кинжал в горло раненого Лоуренсо с такой силой, что кровь фонтаном брызнула в прекрасное лицо, пятная золото бороды.