Знать - [15]

Елки-палки, о камере в литературе — ноль, это изобретение Бронский еще не патентовал. Кое-что в архиве ИНЯДа есть — доклады, статьи, — но секрет управления плазмой профессор вряд ли раскрывал до испытаний.

Фактически самому изобретать чудо-ловушку!

Стебня застыл на полдороги к выходу. Обернулся и круглыми глазами посмотрел на Бронского. Тот по-прежнему сидел на столе, болтая ногами, и поправлял соединение камеры с пультом управления. В лаборатории Николай Вальтерович не боялся быть смешным. Условности здесь не действуют, как мобильный сигнал в бункере.

— Подождите, — сказал Стебня, переобуваясь. — Вы намекаете, что через несколько дней вы покажете, как сделать термоядерный синтез управляемым?

Профессор развел руками: что поделать? Боря застыл, пораженный. Господи, он тут про какие-то отчеты, когда на его глазах произойдет такое!

— Но это — революция в ядерной физике!

Только сейчас, стоя в одном кроссовке, Борис осознал, что находится на расстоянии пяти метров от мировой славы.

— Это, в конце концов, — он перешел на шепот, — огромные деньги!

Бронский рассмеялся — открыто, как смеются над удачным розыгрышем.

— Прежде всего, Борис, это — очень хороший отчет по летней практике.

Глава 8

Получив зарплату за половину июня, Рёшик вернулся домой. Когда будут следующие деньги и откуда, не знал. Хорошо, за интернет и телевизор заплатил в начале месяца.

Наскоро пообедал и уселся за монитор — искать работу. Времени полно, рассматриваются все варианты. Но интересные предложения не попадались: между беззаботным, но нестабильным фрилансом и высокооплачиваемым рабством — ничего среднего.

Пользун собрался выключать компьютер — по «Оупенингу» начиналась очередная серия «Науки будущего», — как вдруг заметил в социальной сети обращение: «Все, кто был вчера на площади, собираемся в 20.00 у детского дворца в парке Победы».

От дома Рёшика до места встречи — пять трамвайных остановок.

С одной стороны, делать нечего, почему бы не пообщаться с коллегами по несчастью? С другой — призыв напоминал провокацию. Ясно, что на площадь интеллигенция больше не придет, значит, нужно собрать ее в другом месте. Чтобы накрыть разом.

Сообщение в сети было перепостом и появилось со ссылкой на Звонову. Факт личного знакомства притупил чувство страха, как будто реальный человек не может врать…

…Парк Победы правильнее называть пустырем. От этого унизительного имени спасают деревья, посаженные в стороне от детского дворца. По одной стороне единственной аллеи — старые детские аттракционы, перевезенные из центрального парка. Здесь дослуживают, на радость неприхотливым детишкам с окраины. К сумеркам они расходятся, ведомые за ручку родителями, лишь самые настойчивые докатываются, допрыгивают и докручиваются — последний раз, а потом сразу домой, честно-честно!

Рёшик заметил собрание на боковой дорожке, слева от аллеи. Летняя площадка кафе и две стоящие рядом лавки, а на них и вокруг — люди интеллигентного вида, человек двадцать: беседуют группками, под кофе, пиво или сигарету. Обычные посиделки местных, почти стариковские, только без баяна. Весело, но без свинства.

Соседа с седьмого этажа Рёшик заметил сразу. После случая в лифте они не встречались, да и перед тем здоровались через раз. Но среди чужих знакомое лицо вселяло уверенность. Тем более, что держался сосед в компании раскованно и тоже заметил Рёшика, позвав жестом.

— А это Игорь, кажется, гроза дворовых алкоголиков. Что, тоже с работы поперли?

— Поперли. — Рёшик улыбнулся.

— И меня вот сегодня!

Вокруг почему-то рассмеялись — все, включая самого уволенного, хотя смешного было не больше, чем в некрологе.

Сосед был в футболке с рекламной надписью на спине. Такие выдают бесплатно волонтерам, одежда из гуманитарной помощи. Звали соседа Аркадий Филиппович Дюжик, до реформы служил в харитоновском отделении государственного центра социологических исследований.

— Один я и двадцать женщин старшего бальзаковского возраста! Представляете, каково приходилось восьмого марта?! — рассказывал Дюжик, и все почему-то опять смеялись.

Женат, сын окончил институт и уехал в Англию, от него, собственно, и футболка. Жизнь катилась на нейтральной скорости, и вдруг — реформа. Хорошо, жену оставили на месте, она — методист в отделе народного образования Региональной Управы. Но, говорят, и до них скоро доберутся — голодная змея облизывается на свой хвост.

— Аркадий Филиппович, как ты жил на одну зарплату? — спрашивали Дюжика.

— Я на две жил — свою и женину, — отшучивался он, и вопросы снова тонули в хохоте.

Несмотря на увольнение, Дюжик поддерживал реформу Несусвета. Понимал, что «там все равно украдут», но добавлял:

— Засиделись мы на месте. Движение — это хорошо.

Окружающие чуть не рыдали от смеха, а Дюжик по-прежнему оставался серьезным.

Через час народу на боковой аллее стало около сотни. По такому случаю кафешка продлила рабочий день. Нашлись дополнительные столы и стулья, пиво не успевали выносить, с обратной стороны киоска жарились шашлыки.

Интеллигенция не желала бунтовать на голодный желудок.

Вдали, по обе стороны проспекта, зажглись фонари. До парка доходил их чахлый отблеск, который не разгонял тьму, но умолял поступиться. Собрание под сенью лип и каштанов превратилась в тайную сходку.