Знания древних о северных странах - [40]
На основании тождества Яксарта и Танаиса географы эпохи Александра склонны были распространять границы европейского материка до Яксарта, подкрепляя это тем соображением, что на правом берегу Яксарта растет ель, и скифы, живущие у берегов этой реки, употребляют еловые стрелы. Считалось, что ель в Восточной Азии не произрастает. Страбон (XI, 7, 4) склонен и эти представления приписывать честолюбию Александра и лести его приближенных, пытавшихся представить своего царя покровителем скифов, не покоренных прежними великими завоевателями.
Как бы то ни было, легенда об Александровых подвигах на р. Танаисе держалась прочно, и отражение ее находим еще в "Александровых алтарях", помещаемых Птоломеем у устья р. Танаиса.[6] Аммиан Марцеллин упоминает также об Александровых алтарях на р. Борисфене; свидетельство это имеет под собой, однако, гораздо более реальные основания, чем данные Птолемея, и его необходимо связать с одиночным, но весьма любопытным свидетельством Макробия[7] о том, что наместник и полководец Александра Зопирион в своем походе против европейских скифов, предпринятом в бытность Александра в Азии,[8] дошел до ворот Ольвии, но был отражен и погиб во время этой кампании.
О том, однако, насколько было трудно сделать необходимые выводы из новых географических данных, ярче всего свидетельствует тот факт, что, несмотря на поход вдоль р. Инда к его устью и плавание вдоль южных берегов Азии, Александр готов был в Индии искать истоки р. Нила. Он будто бы усматривал подтверждение этой, основанной на легендарных данных, ионийской точки зрения в том, что в р. Гидаспе водились крокодилы, а у р. Акесина росли египетские бобы. Будто бы и свой флот Александр снаряжал первоначально с намерением плыть на нем прямо в Египет.[9] Подобные свидетельства цепкости традиционных географических представлений и стойкости перед, казалось бы, уничтожающими их новыми фактами могут быть почерпнуты и из самих сочинений величайшего ученого того времени, а равно и всей древности - Аристотеля.
Несмотря на то, что Аристотель убежден в шарообразности. Земли и во вращении вокруг нее небесной сферы и светил, он, все же не считает потерявшим значение учение древних ионийцев о северных горах, скрывающих на ночное время Солнце.[10] Доказывая, что горы вообще являются местами концентрации влаги, он устанавливает, подобно древним ионийцам, происхождение рек из высоких гор. При этом Аристотель указывает, что величайшие и длиннейшие в мире реки вытекают из северных гор, которые в свою очередь являются высочайшими горами. Если Геродот, отрицая существование Рипейских гор, не мог все же, как мы видели, обойтись без них в своем изложении и упоминал о них, не называя по имени, то Аристотель прямо повторяет древнеионийскую версию о Рипеях на дальнем севере, выше крайних пределов Скифии, с которых берут начало многочисленные и большие реки, кроме Истра, истоки которого он знает в другом месте; И лишь сообщения ионийцев о высоте этих гор он склонен считать баснословными.
В подтверждение подобных, с глубокой древности известных, но оспаривавшихся в греческой литературе, вещей Аристотель приводит новинку: указание на открытые Александром Македонским в Азии высочайшие горы, именуемые им Парнассом, с которых также текут великие азиатские реки, в частности Бактр, Хоасп и Араке (т. е. разумея, очевидно, под последним, вслед за Геродотом и более древними авторами, Окс). С этих же гор Аристотель готов вывести и Танаис, как это делали многие другие географы поры Александра Македонского. Отдавая дань модной в эпоху эллинизма теории бифуркации рек, он заставляет Танаис в качестве рукава Аракса (Окса), текущего в Каспийское море, впадать в Меотиду.[11]
В отношении Каспийского моря Аристотель стоит на прежней, свойственной ионийцам и Геродоту, позиции: Каспийское море является замкнутым бассейном. Но следуя своей гидрографической осведомленности и точности, не допускавшей, чтобы столь интенсивно пополнявшийся за счет больших рек бассейн не имел выхода, он заставляет его на основании ли собственных соображений или каких-либо неизвестных нам ближе данных изливаться посредством подземного протока в Черное море. Соединение этих морей имело место у так называемых "Пучин Понта" (βαθέα τού Πόντου) - пункт его наибольшей глубины.
Судя содержащемуся в "Метеорологии"[12] указанию на то, что от этих "Пучин" видны кавказские вершины и что место это находится близ страны племени кораксов, речь идет о прибрежных водах близ Диоскуриады (Сухуми), откуда действительно бывают видны снежные вершины Кавказа.[13] Замкнутость каспийского бассейна Аристотель подчеркивает еще раз в другом месте "Метеорологии",[14] указывая при этом, что таким же замкнутым водоемом является в сущности и Эритрейское (Красное) море, имеющее, по-видимому, лишь небольшое (хата jux-pov) сообщение с тем морем, которое находится за Геракловыми столпами, т. е. с Атлантическим океаном - его Аристотель, подобно убежденному в этом достаточно твердо Геродоту, считал соединяющимся с Индийским океаном.
