Знание-сила, 2009 № 09 (987) - [59]

Едва ли Тео сумел понять его так, как Григорий Фрид, когда писал свои «Письма ван Гога» и там достиг такой безумной яркости звука, что пришлось обозначить его в клавире термином, к помощи которого не прибегают почти никогда — furioso, «исступленно, яростно». Но здесь знак композиторского отчаяния более чем уместен. Всем нам, кто собрался в холле Дома художника, кристально ясно — это увидел бы даже ослепший Рембрандт: Сергею Яковенко, исполнителю одаренному и опытному, ну уж никак не приходится чересчур беречь ни себя, ни свой баритон. Этот пассаж монооперы певец берет на самом пределе своих голосовых возможностей, срывая сумасшедшие аплодисменты художников, быть может, только сейчас, на концерте, впервые в жизни задумавшихся о связи звука и цвета.

Г. С. Фрид на открытии выставки в Испании. 2005 г.

Весна. 1945 год.

А ведь есть еще и другая пара: мелодия и линия.

Музыка бессмысленна по самой своей сути. Как и жизнь.

Джордж Сантаяна

Мы знакомы давно, и я немало знаю о его жизни, об утратах и радостях, о том, что ему близко и от чего он стремится отойти подальше. Конечно, это всего лишь отдельные факты биографии Григория Самуиловича Фрида, и даже собранные вместе, они не могут дать ответа на вопрос, который меня мучает. Однако они — все, что есть в моем распоряжении для гипотез и выводов. Кроме, разумеется, его музыки и его живописи.

За два года до начала войны маршал Тимошенко, сменив на посту наркома обороны маршала Ворошилова, сразу же распорядился, чтобы ввиду сложной международной обстановки все самые лучшие студенты страны немедленно надели солдатские шинели. В аспирантуре Московской консерватории Григорию Фриду ради его несомненных академических успехов простили многое, даже то, что отец его, музыкант, журналист, просветитель, создатель и главный редактор журнала «Театр и музыка», выжил, пройдя соловецкий ад. Военный оркестр русских народных инструментов получил пополнение.

Из интервью, данного Г. Фридом газете «КУЛЬТУРА» ровно четыре года назад, к своему 90-летию:

Театр я любил с детства. Мой отец в 1920-е годы создал журнал «Театр и музыка». Редакция помещалась у нас дома, а жили мы тогда в Дегтярном переулке, в трех проходных комнатах большой коммунальной квартиры. И с детства я невольно был приобщен к театру, к музыке — пока отца в 1927 году не арестовали и не выслали на Соловки. Однажды у нас были и играли Натан Мильштейн и Владимир Горовиц, несколько раз заходил Луначарский. Мария Осиповна Кнебель была замужем за моим двоюродным братом. Я ее боготворил, так как она играла Насморк в «Синей птице», которую я ребенком смотрел раз шесть и был в совершенном обалдении от спектакля. И Маня Кнебель стала для меня олицетворением волшебного мира — театра. В 1958 году мы переехали в один дом — «композиторский» — на Студенческой улице, стали соседями, особенно сблизились после трагической гибели в автомобильной аварии моего двоюродного брата, ее бывшего мужа. Я начал писать музыку к ее постановкам. И раньше я работал в театре — с Сергеем Образ цовым, Борисом Бабочкиным, Игорем Ильинским, Андреем Гончаровым, Борисом Львовым-Анохиным… Но с Марией Осиповной я сделал наибольшее количество спектаклей.

Красноармеец Фрид почти отслужил свои два года и готовился вернуться к прерванным занятиям, когда выяснилось, что его армейская жизнь только начинается. С первых и до самых последних дней войны он был в действующей армии. В окопах на передовой грохот разрывов и визг пуль вытеснили все другие ноты. Но именно там открылся ему новый огромный мир звуков, в который он, городской житель из сугубо интеллигентской и, по отечественным меркам, благополучной семьи, раньше не сумел проникнуть.

…«Дорогой брат! Ты, вероятно, даже не представляешь себе, как я жду твоего письма. Ведь ты — самый близкий для меня человек. Прошел уже целый год, как мы не имеем между собой связи. А сколько прожито за этот год…» Нет, это не из оперы, это из жизни. Так пишет Фриду на Калининский фронт его младший брат Павел с фронта Ленинградского. Еще не с картины, еще живой. За полтора месяца до смерти.

«На фронте дела идут блестяще! Взята масса пленных. В Москве так часто дают салюты, что, наверно, гремит весь город. Не знаю, нравится ли им стрелять или просто они не могут иначе выразить свою радость…» А вот это — из юбилейного, шестидесятого по счету, произведения Фрида, монооперы «Дневник Анны Франк». Так пишет нам с вами маленькая девочка с амстердамского чердака. За несколько месяцев до гибели.

На родине, в Голландии, ее положенные на музыку слова впервые прозвучали 9 мая 1978 года, в День Победы. И почти сразу же — второе исполнение, 22 июня, в годовщину начала войны. Растроганный этой продуманной внимательностью, Фрид стал благодарить за нее директора ротердамской консерватории, где шел «Дневник Анны Франк», но услышал в ответ, что здесь всего лишь простое совпадение — война была давно, много лет назад, и о ней все стараются поскорее забыть.

Сильное, чистое сопрано выводит недетские фразы: «В сущности, молодость более одинока, чем старость… Я ложусь спать, чтобы как-то скоротать часы, полные тишины и страха…» Тому, кто хоть раз услышал монооперу Григория Фрида, не стоит и стараться забыть ЭТО — все равно не удастся, сколько бы ни прошло лет. Для того, в сущности, он и сочинял ее.