Новую физическую идею понять достаточно трудно. Проходят годы, пока новая идея сформируется в узком кругу ее авторов, а потом еще годы, пока эта идея дойдет до консервативных коллег. Именно в этот момент и прибывают рекомендации философов о том, как, по их мнению, лучше решать возникшие проблемы. В той мере, в какой эти мысли выходят за рамки совета — пиши понятно, аргументировано и, если можешь, на хорошем английском языке, — эти советы обычно поражают своей несвоевременностью. Ты только-то с болью убедился, что простыми способами задачу не решить, а придется сделать что-то очень непривычное (ну, например, покуситься на один из общепринятых физических принципов). В это время и появляется философ, который убежденно объясняет, что так поступать нельзя. Ты и сам знаешь, что так делать нельзя, но выхода-то другого нет!
В целом ситуация очень напоминает историю, описанную в известной эпиграмме Маяковского на Безыменского (был такой третьестепенный советский поэт):
Уберите от меня
этого
бородатого комсомольца! -
Десять лет
в хвосте семеня,
он
на меня
или неистово молится,
или
неистово
плюет на меня.
Если отвлечься от личных моментов (которых было в истории немало), то дело сводится к тому, что желательно заниматься тем, в чем ты разбираешься, и соблюдать осторожность, выходя за рамки своей области. В этой перспективе даже известное ленинское «Электрон так же неисчерпаем, как и атом» (многие годы этот афоризм радовал поколения физиков безошибочностью выбора — до сих пор электрон наиболее приближается к стандарту истинно элементарной частицы) выглядит лишь как досадная оплошность автора. Не заставляли бы по каждому поводу цитировать эту неудачную фразу — она забылась бы сама собой, и дело с концом. Кому, в самом деле, не случалось говорить непродуманные вещи!
Если встать на такую позицию над схваткой, в которой ты можешь отвлечься от конъюнктурных трений, то физик сравнительно легко примиряется с философами, далекими от физической проблематики, и даже вне своего профессионального мира может с интересом читать их работы — все мы люди и интересуемся не только узкоспециальными вопросами. Например, из переписки Эйнштейна с его другом М.Соловиным мы узнаем, что Эйнштейн интересуется философией, знает труды Демокрита, Спинозы и Бергсона. Однако труды классиков философии он оценивает как посторонний наблюдатель, совершенно не склонный принимать их как руководство к действию, а, скажем, Бергсона откровенно недолюбливает.
Сложнее, конечно, обстоит дело с философами, построившими свое учение на опыте новой физики, скажем, квантовой механики. На этом поприще выделяются неопозитивисты и, в частности, Карл Поппер. Он много писал о верифицируемости и фальсифицируемости как об основополагающих научных идеях. Речь, грубо говоря, идет о том, что выводы науки должны проверяться чем-то вроде эксперимента. Неплохо, если они доказываются экспериментально (это — верифицируемость), но так получается далеко не всегда и не в полной мере: физический закон не проверишь на эксперименте во всех ситуациях, а когда экспериментальные доказательства уже достаточны, сказать непросто. Поэтому возникает идея, что уж опровергнуть-то неверную гипотезу экспериментально можно. Тогда ее нужно отбросить. Так, постепенно отбрасывая неудачные гипотезы, и идет якобы настоящая наука к постижению истины (это — фальсифицируемость). А те, кто не укладывается в подобные стандарты, занимаются не наукой.
После того как прочитал несколько учебников по квантовой механике, ты видишь, что это рассуждение (которое изложено, конечно, очень схематически) перефразирует те рассуждения, с помощью которых создатели квантовой механики шли к формулировке своих концепций. И в самом деле, хорошо, когда выводы теории допускают экспериментальную проверку. Отлично, когда теорию можно детально проверить экспериментом, а, на худой конец, сойдет и то, что теорию можно попытаться опровергнуть. Все дело в мере. Честно говоря, не приходилось видеть физиков, зачитывавшихся книгами Поппера — хватает впечатлений и из обычных учебников и монографий по физике. Что приходилось видеть — так это, скажем, биологов, начитавшихся Поппера и рвавших на себе волосы, утверждая, что только физика — настоящая наука, а вот биологи до сих пор с понятием вида разобраться не могут.
Конечно, неплохо, когда твою науку хвалят соседи, однако в данном случае похвала кажется совершенно необоснованной. Возможно, логическая структура физики получше проработана, чем логическая структура биологии, но дело тут, вероятно, в том, что физика интересуется более простыми и примитивными явлениями, чем биология. Если покопаться поглубже, то выясняется, что и физика далеко не укладывается в высокие стандарты, которые предъявляются Поппером. Многие фундаментальные утверждения физики трудно прямо соотнести с экспериментом. Например, квантовая механика в своем логическом, а не историческом изложении начинает с утверждения, что ее фундаментальным объектом является какое-то комплексное гильбертово (то есть, в частности, бесконечномерное) пространство состояний, а вовсе не привычное наше трехмерное. Мало того, что само осознание смысла этого утверждения требует, как минимум, трех лет усиленной работы по овладению математическим аппаратом квантовой механики (я и не пытаюсь здесь объяснить, что это такое), совершенно не видно, как его можно проверить опытным путем. В эксперименте же речь идет о проверке достаточно далеких следствий этого утверждения.
