Знание-сила, 2008 № 03 (969) - [11]
По новой Конституции парламент перестал быть контрольным органом. Потерял право назначать референдум. Его законодательная инициатива по бюджетным, налоговым, кредитным делам скована ожиданием заключений правительства. Совет Федерации — верхняя палата парламента — со второго созыва стал не избираемым, а назначаемым.
Создатели Конституции ограничили права и других органов государственной власти. Судебная система так и не стала независимой и самостоятельной. Конституционный суд потерял право по собственной инициативе рассматривать вопросы о конституционности законов и иных нормативных актов; ограничено право граждан обращаться в Конституционный суд с запросами.
В начале 90-х годов многие из региональных органов власти выпадали из общего конституционного поля: президент и парламент, конкурируя за их расположение, в своих проектах Конституции во многом шли им навстречу: Федерация выстраивалась не как конституционная, а договорноконституционная. Теперь большинство этих уступок было отыграно назад; мало того: отсутствие в Конституции ряда важных гарантий федеративного устройства, по сути, восстановило унитарное государство.
Норма о самостоятельности органов местного самоуправления есть в Конституции: они не входят в систему органов государственной власти. Но в ней не обозначен ни территориальный, ни политический и административный ареал, на который распространяется компетенция МСУ, — и его теснят государственные структуры. Не гарантирована и их экономическая база. Тем самым заблокировано развитие структур, где властные отношения переплетаются с самоорганизацией гражданского общества.
Вернемся к тому, с чего начали: при всех самых современных правах и свободах, заявленных в действующей Конституции, человек все чаще чувствует себя бесправным перед лицом государства, воплощенного в коррумпированном чиновнике или милиционере, гаишнике, в суде, в любом государственном учреждении. Но, как это ни странно, такое положение многих, кажется, устраивает. На наших глазах возрождается своего рода негласный общественный договор, действовавший и при советской власти. Помните: вы делаете вид, что нам платите, а мы делаем вид, что работаем. Теперь это выглядит немного иначе. Государство усиленно делает вид, например, что борется с коррупцией, хотя не идет на наиболее осмысленный, эффективный и очевидный шаг: не отнимает у чиновника разрешительных функций, которыми тот может торговать — и торгует. Но и российский гражданин не слишком настаивает на этом: в системе взяток и взаимных услуг он ориентируется и хоть как-то может решать свои проблемы, а в эффективность чиновника, ничем не вознагражденного, решительно не верит. Граждане видят беспредел милиции — но до недавнего времени были убеждены, что иначе, «по закону», с преступностью покончить невозможно. И только в последнее время до многих начинает доходить, что беспредел милиции ничем не лучше, если не хуже бандитского.
Случаются события, дающие проблески надежды. Это, например, согласованное выступление автомобилистов всей страны, вступившихся за водителя, назначенного виновником аварии машины губернатора, которая мчалась, как обычно, с огромным превышением дозволенной скорости, — и они победили, человек был оправдан.
Это существование островков гражданского общества в некоторых, наиболее болезненных, точках — например, Комитетов солдатских матерей по всей стране.
Но все это — лишь отдельные эпизоды нашей общественной и политической жизни. А пока председатель Центральной избирательной комиссии — теоретически никому не подконтрольного органа — ходит к президенту с отчетом, что в принципе невозможно ни в одной демократической стране. Суды принимают неправовые решения.
Надо ли менять Конституцию? Возможно, мы к этому когда-нибудь придем. Но значительно актуальнее другое. Менять надо наше отношение к самим себе, к чиновнику и политику, к государству. Создавать и укреплять структуры гражданского общества — независимые от государства. Учиться отстаивать свои конституционные права. Ничего не принимать на веру и не участвовать в показушных кампаниях. Не принимать имитацию выборов за народное волеизъявление. Становиться народом, а не населением. Это долгий и трудный путь. Но только тогда и Конституция займет достойное место в нашей жизни.
Записала И.П.
Александр Даниэль
По краю
Андрей Логвин. Плакат к 53-й годовщине Всеобщей декларации прав человека. По инициативе ООН
Идея права, идея прав человека могут двигать людьми.
Об этом свидетельствуют судьбы советских диссидентов 1960-1980-х годов. На вопросы нашего корреспондента отвечает Александр Даниэль, руководитель исследовательской программы «История советских диссидентов и правозащитного движения в СССР» Научно-информационного и просветительского центра «Мемориал».
—Диссидентов в СССР часто именуют правозащитниками — почему?
— Вообще-то, слово «диссидент» означает «несогласный», не более того. Когда говорят о советских диссидентах, то, как правило, имеют в виду тех, кто как-то это свое несогласие проявлял. Их было не так уж мало, и все они были очень разные.
