Знание-сила, 2007 № 08 (962) - [8]

том день был длиннее, а зимой короче, а месяцы определялись сельскохозяйственными работами, и у германцев, например, они так и назывались: «месяц валежника», «месяц посева», «месяц трав». Скандинавы май именовали «временем сбора яиц», а также «временем, когда овец и телят запирают в загоне»; июнь — «солнечным месяцем», «временем перехода в летние хижины» (то есть выгона скота на луга), октябрь — «месяцем убоя скота» (это название в шведском языке сохранилось до сих пор), декабрь — «месяцем баранов» или «месяцем случки скота».

Время, заполненное разными делами, было в принципе качественно неоднородно, поскольку именно дела и составляли его суть, а само по себе оно не имело смысла. В языках многих народов древности вообще нет обозначения прошлого, настоящего и будущего. И уж во всяком случае, не было ощущения однонаправленной стрелы, стремительно улетающей неизвестно куда, но точно без возврата.

Все шло по кругу, повторяя природные циклы: люди рождались и умирали, потом рождались снова с ребенком, которому давали имя умершего, а с именем — его характер и его судьбу.

Прошлое — это колодец глубины несказанной. Не вернее ли будет назвать его бездонным?.. Чем глубже тут копнешь, чем дальше проберешься, чем ниже спустишься в преисподнюю прошлого, тем больше убеждаешься, что первоосновы рода человеческого, его истории, его цивилизации совершенно недостижимы, что они снова и снова уходят от нашего лота в бездонную даль, в какие бы головокружительные глубины времени мы ни погружали его... То, что не поддается исследованию, словно бы подтрунивает над нашей неуемностью, приманивая нас к мнимым рубежам и вехам, за которыми, как только до них доберешься, сразу же открываются новые дали прошлого.

Т. Манн, «Иосиф и его братья», 1942

Но времена и спутывались, сосуществуя. Умирая, человек уходил в вечность, становился божеством, ему поклонялись и приносили жертвы. При этом в могилу ему клали все самое необходимое для того, чтобы там, за гранью, он мог продолжать привычный образ жизни. Из вечности умерший наблюдал за живыми, но вел себя при этом так, будто был одним из них, только обладал куда большей властью: он обижался, мстил, мог помочь, но мог и препятствовать любому делу. Все это необходимо было постоянно учитывать, как и погоду, нрав зверя, на которого собирались охотиться, сроки созревания трав и ягод.

Человек, обычный смертный, тоже мог переходить из одного времени в другое, относясь к таким путешествиям совершенно серьезно и даже торжественно, без всяких скидок на условность искусства. Он мог разговаривать с предком, получать от того ценные советы и наставления, для чего переходил в особое состояние — с помощью жреца, шамана или молитвы; в этом особом состоянии время, конечно же, было иное.

Излюбленный символ архаики — круг. Замечательный историк Средневековья А. Гуревич в «Категориях средневекового сознания» писал: «По кругу движется сознание многих народов, создавших великие цивилизации древности. В основе систем ценностей, на которых строились древневосточные культуры, лежит идея вечно длящегося настоящего, неразрывно связанного с прошлым. Традиционное древнекитайское восприятие времени — циклическая последовательность эр, династий, царствований, имеющих литургический порядок и подчиненных строгому ритму. Выразительный символ древнеиндийского понимания времени — колесо. Величественными памятниками «остановившегося» времени древневосточных цивилизаций могут служить египетские пирамиды. Время течет в повседневной жизни, но это время кажимости видимого мира, истинное же время — вечность высшей реальности, не подверженной изменению. Мир, в глазах древних египтян, вышел готовым из рук творца, прошлое и будущее присутствуют в настоящем».

Время Книги и время купцов

К моменту, когда христианство распространилось по всей европейской ойкумене и стало официальной религией, римляне успели сделать огромный шаг к так называемому «линейному времени», той однонаправленной стреле, вдоль которой движется современная жизнь. Именно римляне впервые признали идею развития, поставив ее на службу идее своего имперского величия. Древних греков идея развития не интересовала и не соблазняла вовсе: Древняя Греция ощущала себя воплощенным идеалом, во всяком случае, в прошлом, и развиваться ей было не к чему. Древние греки были совершенными людьми, по крайней мере, физически, что признавали и потомки, взявшие греческие статуи за эталон красоты (а внешняя красота, по убеждению греков, вполне соответствовала гармонии их внутреннего мира). У древних жителей римской республики, как и у греков, золотой век был не впереди, а позади, и можно было лишь надеяться на возрождение прежних добродетелей и прежнего благополучия — но надежда эта была весьма слаба.

Механизм, каким образом события переходили из реальности в архаическую коллективную память, описывает А.Гуревич:

От Адама до потопа лет 2242; а от потопа до Оврама лет 1000 и 82, а от Авраама до исхождения Моисеева лет 430; а от исхождения Моисеева до Давида лет 600 и 1; а от Давида и от начала царства Соломоня до плененья Иерусалимля лет 448; а от плененья до Олексанъдра лет 318; от Олексанъдра до рождества Христова лет 333; а от Христова рождества до Коньстянтина лет 318; от Коньстянтина же до Михаила сего лет 542; а от первого лета Михаилова до первого лета Олгова, русского князя, лет 29...