Знание-сила, 2006 № 11 (953) - [16]

Что до маргиналов в позитивных науках, итог таков: их деятельность там независима, неизбежно примитивна и менее надежна. Практикуя "немодные" методы, вводя новое, получая необщепринятые результаты, они расширяют горизонты научного сознания, вводя в обсуждение как истинное, так и ложное. На их деятельность стоит обращать внимание, когда чувствуется ограниченность известных истеблишменту перспектив.

Эсален

Как можно выйти за пределы мышления, не оставляя науку?

Ф. Кагра. Уроки мудрости.

Эсален — интересный пример явления между маргинальностью и истеблишментом.

Там происходили интеллектуальные события, конференции, разговоры, во многом сформировавшие умонастроения 60-х и влиятельные по сей день через еще живых участников: Фритьоф Капра, Арнольд Минделл, супруги Грофы, и в книгах тех, кто уже умер: Роберт Л эйнг, Грегори Бэйтсон, Тимоти Лири, Генри Миллер, Фриц Перлз, Абрахам Маслоу. В 60-90-е годы туда съезжались самые разные люди от ученых до весьма экстравагантных личностей. Деятельность этого центра повлияла на формирование "Движения третьего тысячелетия", "Движения новой терапии", гуманистическую и трансперсональную психологию, исследования ЛСД и другие направления неортодоксальной науки.

Эсален до сих пор широко известен как место, где зарождаются новые течения психологии, хотя его репутацию сделали сомнительной многочисленные практикующие там эзотерические и оккультные секты. Это центр не только науки, но и соответствующей подуху культуры: там бывали битники, рок-музыканты, хиппи, наш Б. Гребенщиков... Есть стойкое мнение, что в Эсалене ведут аморальный образ жизни — в эпоху СПИДа это вызывает очень настороженную реакцию. Насколько обосновано это убеждение, трудно сказать.

Не берясь анализировать культурную роль Эсалена вообще, рассмотрим его вклад в науку.

Костяк даже раннего Эсалена составляли не только серьезные ученые — в узком смысле, то есть те, кого признают коллеги по цеху, включенному в научный истеблишмент, кто сам более или менее в него включен и чья работа отвечает господствующей парадигме, принятой в цехе коллег. То есть научные маргиналы к ним не относятся. Заметим: маргиналы тоже могут быть — хотя и не обязательно — очень серьезными учеными, если подходить к определению серьезности с мало-мальски объективными критериями.

Серьезный ли ученый Фритьоф Капра? Он старался им быть, и, возможно, ему это удалось, когда он в 80-е стал экономистом и теоретиком здравоохранения. По образованию он физик, самая известная его книга — "Дао физики", но физики — по крайней мере, по моим личным беседам с ними — в большинстве не признают эту книгу серьезной. Серьезный ли ученый Лэйнг, создавший антипсихиатрию и эмбриологию реинкарнаций? Сомнительно. А вот Грегори Бэйтсон — безусловно, серьезный, настоящий ученый.

Он начал работу в 1924 г. с изучения эволюционной зоологии. Получил образование антрополога (американское название культурологии) и отправился на острова Новой Гвинеи и Бали. Женился на Маргарет Мид. Оба отличались энтузиазмом, но он был уравновешеннее: о ней говорили, что она тенденциозно толкует полевой материал, о нем — нет.

Культурологический материал иногда озадачивает. Общество дикарей не похоже на наше. Например, у дикарей не известна шизофрения. Эту болезнь можно определять по-разному, даже биохимически, но все же в примитивных обществах ее нет, по крайней мере, с той же частотой, что у нас — хотя биохимия у всех людей примерно одинакова.

В связи с этим медицинским фактом — много философских вопросов. Биохимия воздействует на сознание или наоборот? И если мы видим причину явления на том же уровне, на котором оно проявляется (шизофрения проявляется в культурной жизни человека, и причину ее мы находим в культуре) — значит, мы не редуцировали явление как следует. Научно ли это? Но стоит ли редуцировать к низшим уровням, если можно этого нс делать? И так далее.

Как бы то ни было, Бэйтсон нашел причину шизофрении в культуре и следующие десятилетия жизни посвятил работе в Пало-Альто, госпитале, где лечились ветераны войны во Вьетнаме. До этого он серьезно интересовался кибернетикой, сотрудничал с Н. Винером. И ему показалось, что он подобрал кибернетический ключ к нашей цивилизации (американское слово для того, что мы называем культурой). Психозы Бэйтсон считал коммуникативной неудачей в условиях, когда внешняя среда (у Бейтсона — семья, у его последователей: Лэйнга, Ватцлавика и других — общество в целом) предъявляет человеку требования, которых он не может выполнить: например, одновременное требование от ребенка и инициативы, и послушания. При сложности нашей системы социальных отношений нередко то же, что одобряется, одновременно и порицается часто одним и тем же человеком, например, матерью. Мать может требовать от ребенка ласки и одновременно быть отталкивающе холодной или насмешливой. В школьном коллективе от ребенка могут ожидать поведения, о котором он точно не знает, каково оно. И часто, чем больше он хочет хорошего, тем хуже получается. В случае психической неустойчивости наступает психотическая реакция. Это называется "теория двойной связи". Она стала широко известна в американских психиатрических кругах. Эти круги, похоже, под исторически сильным влиянием психоанализа, а тот всегда ищет основы психических расстройств в психологических конфликтах. Теория двойной связи Бэйтсона не психоаналитическая, но, ища причин шизофрении, адресуется к психологическому уровню, по крайней мере, не к биохимии. И американские психиатрические круги приняли ее с энтузиазмом.