Знание-сила, 2006 № 02 (944) - [33]
Трогательную историю пограничника, знающего слою "пи-мезон", тоже нелегко принять в качестве доказательства "общественного понимания" важности науки. Вот если бы пограничник вынул из кармана журнал "Знание — сила", это еще куда ни шло. А мятая газета "Правда" со словом "пи-мезон" на своих страницах может сказать лишь о том, что правительство считало физику важным делом. Тем, кто не застал время оно, пожалуй, уже нужно напомнить, что все другие газеты страны дружно брали пример с правительственной правды. А читателям газеты — простым советским людям — не обязательно было понимать важность физики, достаточно было просто знать, что правительство так считает. Ведь несколькими годами ранее та же "Правда" с той же убедительностью сообщила гражданам страны, что генетика — это прислужница фашизма и империализма. И простые советские люди, включая, вероятно, и нашего пограничника, приняли это к сведению.
Зря профессор Дайсон завидовал, что американские пограничники вряд ли знали слово "пи-мезон". Зато если не это слово, то важность науки понимали многие американские конгрессмены и сенаторы — иначе бы они не утвердили, пусть и после упорного обсуждения, бюджет на строительство разных ускорителей и замедлителей.
Советскому правительству, а точнее, советскому правителю в этом отношении было проще. Не нужны обсуждения в парламенте: правитель сказал — Верховный Совет СССР сразу же одобрил. Поэтому гораздо легче было провести "внезапные большие перемены". Но это преимущество сталинизма имело свою оборотную сторону. Мощная вертикаль власти подавляет горизонтальные движения, и отсюда неэффективность лучшего в мире советского ускорителя, о чем написал Дайсон. К ускорителю не подпускали "посторонних" физиков из других институтов. А ведь еще до научного социализма говорили, что одна голова — хорошо, а две — лучше...
Внезапно большая перемена в советской физике, которую наблюдал Дайсон, была не первой. Предыдущая — поелехироеимская — прошла без зарубежных свидетелей. И то была прежде всего перемена в отношении Сталина к науке.
Слова "наука" и "научный" всегда были в почете в стране "научного социализма", но после того как в 1929 году Сталин собрал в своих руках все государственные вожжи, в гораздо большем почете оказалась техника. "Техника решает все!", сказал он. как отрезал. И вот как руководящая сталинская линия проявилась в журнале "Успехи физических наук" в 1931 году. В передовой статье "Физику на службу социалистическому строительству" физикам напомнили слова вождя:
"Мы решили ряд труднейших задач. Мы взяли власть. Мы повернули середняка на путь социализма. Самое важное с точки зрения строительства мы уже сделали. Нам осталось немного: изучить технику и овладеть наукой".
Обратите внимание на последовательность. Тогдашние газеты обратили — в ходу было клише "техника и наука" вместо нынешнего "наука и техника". Можно понять: для человека, знающего о науке на газетном уровне, техника гораздо более осязаема, чем наука.
Сталинский взгляд на науку особенно ярко проявился в конце предвоенного десятилетия. Мало того, что в биологии он взялся решить, кто прав в научном споре — Николай Вавилов или Трофим Лысенко. Избрав себя в 1939 году в Академию наук, он, вероятно, поверил, что стал корифеем всех наук, и в 1940 году принял два знаменательных государственных решения в области наук физических. Во-первых, без внимания оставил предложение Академии наук организовать работы по использованию атомной энергии (напомним, что аналогичная инициатива 1939 года в США привела к Манхэттенскому проекту). Маловероятно, что это "нерешение" прошло как-то мимо Сталина. И уж только Сталин в том же 1940 году мог принять отрицательное решение относительно кандидатов на самые первые Сталинские премии за научные достижения.
Отделение физико-математических наук после обсуждений представило список из 8 работ — по степени их поддержки. А тов. Сталин вычеркнул две первые работы, в том числе открытие спонтанного деления урана и исследование распространения радиоволн вдоль земной поверхности, — он • лучше академиков знал, что важно, а что не очень.
Через пять лет, когда обнаружилось, что из одной области физики выросло ядерное оружие, а из другой — радиолокация, Сталин круто изменил свое отношение... Нет, не к науке вообще, а к физике, раз из нее получилась столь передовая военная техника. Он не только сразу и значительно увеличил финансирование физики, он из тощего послевоенного бюджета согласился финансировать исследования космических лучей и радиоастрономии — кто их, физиков, знает, а вдруг из этого тоже вырастет какая-нибудь военная техника... И Сталинские премии стали присуждаться настолько щедрее, что награждали и неправильные работы. Дайсон говорил о шести важнейших экспериментах послевоенного времени, из которых на долю СССР ничего не досталось, но не упомянул одного громкого антиоткрытия целой группы элементарных частиц, уже получивших название ("варитроны"), но, увы, существовавших лишь в воображении.
А.Д. Сахаров и И.В. Курчатов
Изоляция от мировой науки хоть и заставляла учиться делать собственное оборудование, но мешала здоровой проверке научных результатов мировым научным сообществом.
