Знание-сила, 2006 № 01 (943) - [7]
А мне опять-таки кажется, что и тут все началось с совершенно незаметной вещи. С одной маленькой фразы, мелькнувшей в статье, посвященной опять же, что характерно, искусству. Ее обронил в 1961 году инженер-физик Е. Рудаков, сотрудник акустической лаборатории Московской консерватории, анализируя редкостный голос перуанской певицы Имы Сумак: "Человек — это больше того, что мы о нем знаем".
Главная Тема
Слуга двух господ:
научная журналистика на службе взаимопонимания
Нам редко удается поговорить о своем деле — мы рассказываем о других. Но юбиляр естественно оказывается в центре внимания, и мы решили не упускать редкую возможность обсудить собственные проблемы.
Как-то сразу обнаружилось, что наши проблемы — далеко не только наши. Это кардинальные проблемы современной европейской культуры: как совместить несовместимое — научную и религиозную картины мира? Очевидно, время самого острого противостояния прошло, и стороны ищут компромисс.
Это проблемы вчерашнего (и во многом не изменившегося) советского человека, который в принципе чужд компромиссам, диалогу предпочитает крайности.
Это старые, как мир, проблемы умственной лени читателей, которые не слишком любят напрягаться. Ученых, которые далеко не всегда понимают глубинный и общий смысл своей конкретной работы, еще реже в состоянии об этом рассказать (тем более написать) и совсем редко готовы потратить на это свое драгоценное время.
Даже когда от внимания к ним общества в какой-то степени зависит их выживание.
А для нас часто это проблема выбора между выживанием и смыслом выживания. Впрочем, мы давно его сделали в пользу последнего. Наверное, мы не так уж не правы в этом выборе, поскольку живы до сих пор.
Юрий Левада
Человек в "расколдованном" мире
Давно уже никто не удивляется тому, что сегодняшняя среда человеческой жизни и деятельности (материалы, инструменты, средства коммуникации, связи, информации и прочее) в огромной мере созданы или преобразованы научно организованным знанием. А вот вопрос о том, как это знание влияет на самого человека, на его сознание, на цели и ценности его жизни, на его представления о мире и о себе самом, вызывает не меньше, а пожалуй, больше сомнений и дискуссий, чем, допустим, лет сто назад.
В начале прошлого века знаменитый немецкий социолог Макс Вебер обозначил влияние науки на человеческий мир как "расколдовывание" (das EntzauberungV Это значит, что благодаря развитию и распространению научных знаний мир перестал казаться исполненным священных сил, внушающих трепет или ожидания чудес. Но этот мир отнюдь не стал полностью известным и понятным даже для еамых квалифицированных носителей специальных знаний, тем более для профана, человека обычного. Вебер однажды использовал такой пример "расколдовывания": люди привычно ездят в трамвае (это ведь было первое средство массового транспорта, созданное на научной основе), не задумываясь о природе электрического тока, принципах его передачи или работы электромоторов: делает л и - и о том, научная новинка умнее или добрее тех, кто ей пользуется? Изобретают компьютеры сотни, в разработке и производстве их заняты, наверное, сотни тысяч, пользуются ими сотни миллионов во всех странах мира. И подавляющее большинство последних не задумываются над принципами устройства умнейшей машины и не ломают головы над философской загадкой примерно 40-летней давности "может ли машина мыслить?" Через пару десятков лет подобная судьба — страшно подумать — ждет генную инженерию, психотропные средства и пр., и пр. "Расколдовывание" устраняет любопытство, но не невежество. Успехи практического, "прикладного" научного знания не смогли заставить человека подходить с единообразными мерками научного мышления ко всем сферам и тайникам его жизни — и социальной, и личной.
На грани XIX и XX веков Герберт Уэллс, прославившийся своими литературно-публицистическими фантазиями ("Война миров" и др.), попытался представить, в каких направлениях будет развиваться человечество в наступающем столетии, до 2000 года. Его книга "Предвидения о влиянии процесса механики и науки на человеческую жизнь и мысль" в переводе с 6-го английского издания вышла в Москве в 1902 году.
Главным двигателем прогресса в XIX веке Г. Уэллсу представлялись средства передвижения, прежде всего — железные дороги. "В хронологической таблице будущего" XIX век "будет изображаться символическим паровозом, несущимся по рельсам". (О влиянии этого символа можно судить и по более близким нам — еще недавно — формулам "локомотивы истории", "наш паровоз, вперед лети" и т.п.). С некоторыми оговорками в реквизит наступающего века знаменитый фантаст включал автобус и асфальтированные шоссе для него, живописал перспективы воздухоплавания (в основном для военных действий), но довольно скептически относился к авиации, отодвигая ее применение на вторую половину столетия. Оценивал будущее телефона, но, видимо, еще не знал о радио. Довольно реалистически представлял разрастание крупных городов, механизацию домашнего хозяйства, переселение богатых горожан в предместья. Ожидал применения мобильного боевого средства — чего-то вроде сочетания велосипеда с пулеметом. Полет такой технической фантазии с высоты сделанного и случившегося в XX веке часто представляется невысоким. Но главная слабость размышлений английского фантаста в другом.
