Знание-сила, 2005 № 11 (941) - [50]

Правда, Евгений Михайлович Андреев, заведующий лабораторией анализа и прогнозирования смертности Центра демографии и экологии человека Института народно-хозяйственного прогнозирования РАН, говорит о странном сочетании глубокой инерционности и «зыбкой ряби» на поверхности этих процессов: население, особенно наше, утверждает он, благодарно откликается на любое мероприятие правительства, призванное выражать заботу о нем, населении. Утвердили пособия на детей — рождаемость чуть-чуть, но подскочила. Конечно, это увеличение рассосалось бы туг же, но так случилось, что было оно поддержано сначала перестройкой (Евгений Михайлович склонен видеть связь между всплеском рождаемости и принципиально новым генеральным секретарем ЦК КПСС, который, в отличие от предыдущих, даже умел разговаривать и нормально держался на публике). У нас тогда рождаемость была по 2,2 ребенка на каждую женщину, которая может рожать, такого не было с 1960 года! Но потом все это сошло на нет.

А что со смертностью? Тут у нас была антиалкогольная кампания.

Кто только об нее ноги не вытирал, кто только не рассказывал о ней анекдотов и не удивлялся нашему упорному стремлению повторять ошибки других, давно успевших извлечь из них уроки? Я скажу, кто над ней не смеялся — демографы. Хотите верьте — хотите нет, но продолжительность жизни мужчин в результате этой кампании выросла на 6 лет. Причем понятно, за счет кого — не за счет детей, которые обычно и дают главный прирост продолжительности жизни: на их здоровье запрещение алкоголя не повлияло.

А потом начались реформы, антиалкогольную кампанию не просто «прикрыли» — водку стали продавать везде и всюду, 24 часа в сутки, дешевую, без всяких ограничений.

— Помните, был такой питьевой спирт «Рояль» (Royal)? — говорит Евгений Михайлович.

Конечно, я помнила.

И смертность у нас взметнулась вверх. Именно что не постепенно вернулась к прежнему уровню, а взметнулась, да так, что поставила в тупик демографов всего мира.

— Я не хочу сказать, что тогда можно было поступить иначе, — говорит Евгений Михайлович. — Я даже почти уверен, что у Гайдара не было другого выхода. И все же... Не знаю, может, все-таки можно было что-нибудь придумать... От сухого закона в конце концов отказались все страны, пытавшиеся его ввести, но никто не отдавал свои завоевания так стремительно, как мы... Продолжительность жизни уменьшалась чуть ли не на два-три года каждый год...

Некоторое время демографы недоумевали: что ж это мужчины в расцвете сил стали умирать, как мухи ранней зимой? Если бы смертность поднялась до прежнего уровня, какой был перед началом кампании — тогда понятно. Но она поднялась чуть ли не вдвое!

Одно из объяснений выдвинул Анатолий Григорьевич Вишневский, директор Центра демографии и экологии человека уже упомянутого института: на начало 90-х пала так называемая «отложенная смертность»: к тем, кто умер бы в это время в любом случае, кому «срок пришел», прибавились еще и те, кто мог бы умереть в годы антиалкогольной кампании, да благодаря ей не умер. Если бы не отмена всех ограничений на продажу спиртного, их смерти (не стали же они бессмертными) распределились бы, наверное, на больший отрезок времени, а тут уж...

Такая не очень приятная проверка зависимости продолжительности жизни в нашей стране от потребления алкоголя...

О самом большом парадоксе современной демографической ситуации в мире мы уже говорили: население Земли растет, нагрузка на планету становится все более для нее неподъемной и человечество в целом заинтересовано в снижении рождаемости там, где она пока еще слишком высока. Но развитые страны, в которых она уже упала ниже низкого, заинтересованы в ее росте хотя бы до уровня простого воспроизводства прежде всего для решения экономических задач, сегодняшних и, особенно, завтрашних.

Для России, уверены российские демографы, это проблема особенно болезненная. Анатолий Вишневский пытается обратить наше внимание на растущее несоответствие между численностью россиян и площадью занимаемой ими территории. Плотность населения у нас в среднем по стране и всегда была не слишком высока, а теперь, с сокращением числа россиян и их упорным стремлением сосредоточиться в центральной и южной частях европейской части страны, запустение земель грозит стать острейшей проблемой — особенно если учесть, в какой скученности живут наши южные и восточные соседи. Имея столь протяженные границы с другими государствами, мы скоро не сможем их охранять: солдат на это не хватит. Есть и другие проблемы, которые никак не решишь, если численность населения сокращается, а само оно стареет.

Поскольку рождаемость у нас не растет и по прогнозам всех экспертов (кроме совсем уж некомпетентных, или безумных, или просто политических спекулянтов и мошенников) расти у «коренного населения» не будет, остается только один известный выход — принимать иммигрантов столько, сколько нужно, чтобы свести демографический баланс с экономическим.

Но парадокс продолжается.

В отличие от всех развитых стран, ситуация наша в этом отношении самая благоприятная: ни одна из них не имеет столь мощную диаспору за рубежом. Конечно, не все из 25 миллионов в одночасье оказавшихся за границей русскоязычных людей бросятся в Россию. Многие из них живут на Украине, в Белоруссии, в Прибалтике; вряд ли они побросают свои дома и квартиры и ринутся к нам навсегда. Пока новоявленные украинцы и белорусы, например, предпочитают приезжать на заработки (это я к тому, что цифра в 25 миллионов наших возможных сограждан, которой так любят размахивать ура-патриоты, слегка искажает реальное положение дел). Но и в других бывших республиках СССР, ныне независимых странах, их достаточно много — как и мы, недавних советских людей, говорящих на одном с нами языке и в прямом, и в переносном смысле.