Знание-сила, 2005 № 07 (937) - [49]
Но стоит всмотреться, и окажется, что две эти культуры в описании автора вовсе не так симметричны, как заявлено в метафоре их взаимной "зеркальности". Хотя бы потому, что названия этих культур образуются у него по разным принципам: одной — по религиозному (исламская), но другой — почему-то по географическому. "Западная", но не "христианская". "Христианской" Игнатенко называет западную культуру всего один раз. Поэтому описание основных сил, образующих эти культуры, получается очень разным.
В то время как в исламской культуре все определяет, ясное дело, ислам и характерное для него отношение к Богу (а совсем не Зеркало и не запрет на образы: они — лишь следствие!), в "западной" культуре таким определяющим началом оказывается текст.
На нем "Запад" и зациклился. То есть дело не в Христе, не в христианстве, а просто как-то сложилась такая культура, в которой люди почему-то очень читать любили.
Да еще в "западной" культуре не было такого фундаментального первозапрета, каким для культуры исламской стал запрет на изображение живого. Поэтому Запад, "идя от слова к образу, от дискурса к изображению, от сценария к действительности", смог быть "свободным и раскованным", "воображая и реализуя" "разные проекты", технические и социальные, производственные и экономические — все то, что в виде дискурса понапридумали ее, западной культуры, мыслители", изменяя мир ("всегда ли к лучшему — особый вопрос").
Не то — культура исламская, скованная. "Кажется, — пишет автор с горьким сочувствием, — ее носителей тяготит подспудное чувство вины". Контактируя с "постоянно обновляющимся" Западом, она просто вынуждена нарушать фундаментальное табу на изображение. Выходов отсюда немного, и все — грустные. Либо "гиперкомпенсация в форме акцентированного и во многом нарочитого подчеркивания своей инаковости в областях, в которых это совсем не трудно сделать", типа одежды или пишевых запретов; либо агрессивный фундаментализм, рвущийся назад, в доизобразительное прошлое; либо — увы — "дальнейшее растворение в западной культуре".
"Культурный шок", пережитый исламским миром от столкновения с Европой, Игнатенко едва ли не сводит к конфликту, связанному с образностью. Получается: державшаяся на образе Зеркала (вполне конкретного — металлического, полированного) грандиозная метафизическая конструкция утратила убедительность и безусловность, если и вовсе не рухнула, лишь вследствие того, что арабы- мусульмане увидели (разом посрамившее всю их мысль!) западное, венецианское стеклянное зеркало.
Павел Тарасов
На обочине Шелкового пути
Ткани из парчи и шелка, найденные при раскопках в Дулане, — материальное подтверждение близости Шелкового пути
Родиной шелка, как известно, является Китай. Если верить Конфуцию, то секрет его производства принадлежал одной китайской принцессе в 2640 году до новой эры. И европейцам понадобилось много веков, чтобы раскрыть тщательно оберегаемую тайну. Впрочем, секрет секретом, а китайские купцы поставляли шелк, быстро ставший товаром "повышенного спроса", в страны Азии, Европы и Средиземноморья.
В 1993 году журнал "Nature" опубликовал доказательства того, что шелк китайского производства был известен в Египте уже около трех тысяч лет назад, то есть почти на тысячу лет раньше официально признанной даты. Можно предположить, что эта драгоценная ткань, как в средние века пряности, а в наше время нефть, была одним из важнейших элементов экономики Древнего мира. По крайней мере, римский философ и моралист Плиний уже в I веке писал, что "непомерная любовь римлянок к шелку подрывает финансовые устои империи и угрожает ее существованию".
В современном массовом сознании Шелковый путь, соединявший на протяжении более двух тысячелетий Восток и Запад, — самая известная и самая древняя дорога Евразии. Но немногие знают, что под этим "псевдонимом" скрывается множество торговых путей-дорог, как сухопутных, так и морских, по которым перевозился не только шелк, но и другие товары. В этом смысле понятие "Шелковый путь" появилось в 1877 голу. В современный лексикон ввел его немецкий географ и путешественник Фердинанд фон Рихтгофен.
По карте, подготовленной для лондонской выставки, посвяшенной Шелковому пути, можно проследить движение караванов из Чангана (нынешний Сиань) — столицы империи Хань — в Ланьчжоу и дальше на запад до населенного пункта Аньси, расположенного на самой окраине пустыни Такла-Макан. Там пути караванов расходились. Те купцы, что хотели обогнуть пустыню с севера, двигались по предгорьям Тянь-Шаня, оставляя за собой плодородные оазисы — Турфан, Карашар, Кучу. Южная ветвь пути проходила вдоль подножия горных хребтов Алтынтага и Куньлуня, через Нию, Хотан и Яркенд. Вновь встретиться караваны могли лишь в Кашгаре. Оттуда можно было продолжить движение по горным перевалам на юг — в Индию и Пакистан или по степям и пустыням Средней Азии — на запад, до Средиземного моря.
Помимо основных караванных дорог, были и второстепенные, менее известные. Одна из них, начинаясь в Ланьчжоу, проходила через Синин, Дулан и Голмуд мимо озера Кукунор (по-китайски — Цинхай), по окраине пустынной Цайдамской котловины. В Дулан, расположенный на обочине Шелкового пути, ведет и мой рассказ.
