Знание-сила, 2005 № 07 (937) - [22]
.
..Еще один поворот. Все изменилось. Теперь мы наверняка идем к цели. Мы приближаемся к центру лабиринта. Но снова нас, будь мы критянами древности, стал бы обволакивать страх. Что нас ждет возле цели, в самом «сердце тьмы»? Люди стремились туда и боялись. Лабиринт завораживал, как бездна. Они неминуемо встретятся с Минотавром, то есть со смертью, только тогда путь будет окончен. Вот она, мрачная тайна жизни и лабиринта, ей вторящего!
Имя Минотавра в древности сделалось нарицательным. Оно воплощало зло. Как в наши дни о людях говорят порой: «Сущий дьявол», так греки и римляне кляли врагов: «Сущий Минотавр». В 1921 году, вовремя раскопок в Помпеях, на колонне дома некоего Марка Лукреция был найден процарапанный кем-то рисунок лабиринта с надписью: «Здесь живет Минотавр».
...Кольца лабиринта все стягиваются. Четвертый круг, пятый круг. Теперь уже время бежит, как вода из пробитого кувшина. Все стремительнее мы приближаемся к цели, все меньше времени нам отпущено. Все меньше нам остается пройти. Вот и шестой круг миновал. Наши часы пробили- Следующий круг неминуемо приведет к цели, туда, откуда не возвращался никто. Лишь Тесей побывал в этом царстве мертвых и вернулся, но был ли он жив или мертв после нисхождения в центр лабиринта? Черные паруса взметнулись над ним, словно знаменуя его состоявшуюся смерть.
Последний поворот. Пустая площадка. В мифе здесь прятался Минотавр. Где же он? Старинные поверья смешны и глупы? Но так ли мы их толкуем? Что именно говорил миф, если быть совсем точным? Что в центре лабиринта (добавим: в центре всякого лабиринта. — А.В.) поселяется особое существо. Его отличает от людей то, что оно — воплощение мирового зла (заметим: люди средних веков нередко тоже считали, что в центре лабиринта селится дьявол). Сейчас мы достигли цели. Мы — в центре. И в эту минуту мы понимаем, что именно в нас самих собрано сейчас все необъятное зло. Попав в центр лабиринта, мы исподволь превратились в Минотавра. Скверна и смерть — вот, что мы обрели в конце жизненного пути. И еще, если лабиринт обнесен стенами, нас со всех сторон окружила тьма. Мы объяты ею.
К свету! В этой роковой точке жизнь не кончается. Здесь лишь начинается преодоление. Это — низшая точка человеческого падения. Что будет дальше? Останемся ли мы навсегда погребенными во тьме или выберемся наружу, как Тесей? Возможно, ритуальный танец всякий раз напоминал его зрителям о надежде, обмане и просветлении, основных этапах человеческой жизни.
А «нить Ариадны» тоже нашла свое объяснение. Вероятно, микенские танцоры, устремляясь в глубь лабиринта, обвязывались нитью, чтобы их череда не распалась и они не потеряли друг друга среди переходов и поворотов. Первый танцор бесстрашно шел вперед, в самый центр лабиринта. Следом за ним ведомые нитью тянулись остальные, постепенно скрываясь в этом «царстве мертвых». Потом их предводитель поворачивался и спешил снова к свету. Держась за «нить Ариадны», люди возвращались к жизни. Эта нить была их спасением.
Фреска Кносского дворца
В XII веке до новой эры, в эпоху «Троянской войны», в микенскую Грецию со стороны Балкан вторглись многочисленные племена. Города и крепости разрушались, традиции утрачивались. Магическая мощь лабиринтов, вдохновлявшая ахеян и критян, ослабла.
Миновали столетия. Херман Керн предполагает, что к эпохе эллинизма, то есть к IV веку до новой эры, смысл танцевальных ритуалов, которые исполняли в лабиринтах, был уже совершенно непонятен. «Элементы танца, даже будучи правильно исполнены, все равно озадачивали зрителей, тем более что они не могли наблюдать одновременно за всем происходящим».
Однако это забвение не уменьшало интерес к лабиринту. Его символика в I тысячелетии до новой эры распространилась по всему Старому Свету. Из Средиземноморья она проникла в Сирию, а оттуда — на Восток, в современные Афганистан, Индию, Шри Ланку и Индонезию. Позднее этот символ станет популярен и на Западе: в Испании, Англии, Скандинавии и на Руси.
В римскую эпоху лабиринт — это декоративный знак, броская безделица. В жилищах знатных римлян их вестибюли и столовые украшены мозаичными изображениями лабиринтов, а в их центре обычно красовалась сцена из древнего мифа: Тесей, убивающий Минотавра. Увлекаясь орнаментом, римские художники порой не замечали, что их «лабиринты» вычерчены с ошибкой: в них не проникнуть, из них не выбраться. Но это был лишь красивый узор, что и требовалось заказчику.
Сакральная сила возвращается к этому знаку в христианскую эпоху: жизнь снова становится лабиринтом, а его середина — поворотной точкой. Пройдя путем пилигрима, трудным, тернистым путем, христианин достигает ее. Прежде его окружала скверна, и он старался скорее избыть греховную жизнь — достичь центра лабиринта. Здесь, в этих «тесных вратах спасенья», он обретал смысл жизни, а миновав их, уповал на жизнь вечную.
В миниатюрах, украшающих рукописи раннего Средневековья, лабиринт уже другой. Священник Отфрид Вайсенбургский сумел вписать в узор линий, его слагающих, христианский крест. С этого времени возникают разнообразные готические лабиринты. Отныне их узор оформляет вход в кафедральные соборы. Их смысл ясен: лишь тот, кто преодолеет этот путь, уводящий от греха, достоин встречи с Богом.
