Знание-сила, 2004 № 12 (930) - [51]
Чтобы Новый год принес достаток необходимо было похоронить или прогнать старый год и духов, выпущенных во время солнцестояния. В деревнях от Британии до Австрии старый год в виде соломенного чучела по имени Смерть сначала несли по улицам, а потом топили в реке, зарывали или сжигали. В канун Нового года люди устраивали шествия, наряжались в костюмы, надевали маски, которые должны были защитить их от злых сил. Они, шествуя по городам, стучали палками в дома, били в барабаны, звенели колокольчиками и щелкали кнутами. Шум "городской суматохи", как это называли, прогонял призраков, умерших в старом году, и делал приход Нового года безопасным.
Давным-давно канун двенадцатого дня Рождества был временем, когда люди могли убедиться в жизненной силе всего, что зимой было погружено в сон. На западе Англии этой ночью сельские жители собирались в садах, чтобы выпить за доброе здоровье своих яблонь. Полагали, что в яблоне, издавна почитаемой за плоды, живет волшебный дух. С песнями и заклинаниями люди обращались к дереву, чтобы пробудить его ото сна. Один из них был наряжен быком, символом плодородия. И все предлагали что-нибудь духу дерева, заклиная его плодоносить: в его ветвях оставляли хлеб и соль, а иногда и пирог, пропитанный яблочным вином — сидром. Сами ветки тоже опускали в сидр или обрызгивали им во время обряда.
Вадим Парсамов
"Если возможно, мир имейте со всеми людьми..."
Историю войн пишут с тех пор, как появилась сама историография. Еще Геродота интересовали "великие и удивления достойные деяния как эллинов, так и варваров". История мира, то есть состояния, противоположного войне, привлекала внимание редко. Очевидно, потому, что мир воспринимается как что-то естественное и потому мало интересное. В "Повести временных лет" есть года, под которыми нет вообще никаких записей. Это значит, что кровь не лилась, никто не нарушал клятв и не совершал преступлений. А один раз летописец даже написал: "В лето 6537 (1-29) мирно бысть", и все. Если мир, то и говорить не о чем.
XX век сместил многие представления о норме в отношении войны и мира. В России, пожалуй, как нигде, век этот укоренил представления о насилии, классовой вражде и национала ных распрях как о "нормальном" движении истории. И как следствие этого в 1990-е годы появился интерес к альтернативным — ненасильственным — идеям общественного развития. Появляется книга "Миротворчество в России. Церковь. Политика. Мыслители. От раннего средневековья до рубежа XLX-XX столетий". (М.: Наука, 2003).
Ее инициатор и ответственный редактор Евгения Львовна Рудницкая — блестящий знаток истории революционного движения в России, автор книг о П.И. Пестеле, А.И. Герцене, Н.П. Огареве, Н.Г. Чернышевском, П.Н. Ткачеве и других. Может быть, именно это заставило ее увидеть исторический процесс глазами мыслителей, отрицающих насилие, в том числе и революционное.
Издание это — скорее коллективная монография, нежели сборник статей. Миротворческие идеи прослеживаются с Древней Руси, когда представления о войне и мире ретировались христианским вероучением (хотя автоматически из христианской религии они не следуют) до начат XIX века, когда происходит секуляризация культурных представлений о мире и войне и доминирующей становится философия Просвещения. Просматриваются и идеи второй половины XIX — начала XX века. В это время миротворческие идеи вытесняются революционными.
В книге приводятся многочисленные и красноречивые примеры посредничества церкви в межкняжеских распрях (Б.М. Клосс), фиксируется различное отношение к насилию в древнерусских религиозных памятниках, делается попытка выяснить его истоки (Е.В. Белякова).
На Руси, которая с момента крещения во многом находилась под влиянием византийской религиозно-правовой культуры, "война признавалась как неизбежное зло, и церковь относилась к войне именно как ко "злу", сохраняя правила, запрещающие священникам участвовать в военных действиях, и налагая епитимьи за убийство на войне даже на мирян". В XV веке ситуация меняется, и "в посланиях и грамотах московского происхождения настойчиво проводится мысль о том, что погибшие на войне за "православное христианство" будут удостоены мученических венцов". Таким образом, "мы можем говорить не о воспроизведении "византийской модели", а о создании новой идеологии "священной войны", чуждой Византии".
Идея священной войны, идущая от ислама, хорошо вписывается в общую ориентацию русской культуры конца XV — середины XVI веков, ориентацию на Восток. Падение Константинополя и падение монголо-татарского ига (оба эти события совершились на глазах одного поколения) сделали молодое Московское государство наследником двух великих империй. А недоверчивое отношение к Западу как к миру греха усилило представление русских об их принадлежности к миру именно восточной культуры. В "Ономастиконе", источнике беспристрастном, составленном С.Б. Веселовским, представлены имена, фамилии, прозвища людей различных социальных слоев. И здесь поражает прежде всего обилие татарских и вообще восточных корней, что во мноГом объясняет восточный характер менталитета русского человека XVI века.
