Знание-сила, 2004 № 12 (930) - [12]

Папуасы у патефона

Зачем нужен праздник?

Целей, собственно, может быть много, смотря что иметь в виду. Цель может быть ритуальной — одной в толковании участника и другой в толковании исследователя. Первый может ограничиться традиционной формулой: «Так делали еще наши деды», исследователь же склонен расчленять и вновь собирать весь корпус обрядов, пытаясь найти их тайный смысл и движущую силу.

Есть, несомненно, экономические и социальные основы первопраздника, породившего все праздники, от древности до наших дней. Можно говорить о цели психофизиологической. Все эти частные цели не складываются в некую совокупность, но создают сложную систему, работающую на разных уровнях.

Одна из таких целей (и одновременно как бы побочный продукт праздника) — чувство общности и солидарности, которое переживается в это время особенно остро. И потому, что разрушается привычная иерархия с прочными перегородками между группами и сословиями, и потому, что в празднике, ядром которого часто становится обряд инициации, введения мальчиков в разряд взрослых членов сообщества, они сначала как бы «выбрасываются» из него, чтобы потом еще полнее ощутить свое единство со всеми.

Многие ритуалы считаются недейственными, если их участники настроены друг к другу враждебно, поэтому прежде все ссоры должны быть публично разрешены.

Праздник, как и ритуал вообще, отвечает потребностям и человеческого организма, и общества в целом. Он позволяет разрядить накопленное каждым нервное напряжение и одновременно создает социальную солидарность.

Венеция. Люди в масках

Плач и смех, смерть и рождение

Архаический праздник всегда массовый и всегда веселый. Сами аборигены говорят, что цель обряда, например, очищения огня у варрамунга, — создать у всех хорошее настроение и дружеское расположение к соплеменникам. На празднике огня время от времени из групп мужчин выбегают двое или трое; размахивая оружием, они неистово носятся кругом, пронзительно визжа и выделывая самые гротескные движения, к немалому изумлению сидящих. Это вносит в общее веселье элемент импровизации. Все смеются, поощряя друг друга выкриками, которые сопровождают и священную церемонию, только посвящаемым мальчикам нельзя смеяться: позже их торжественно вводят в веселый праздник.

Коллективный смех связывает людей. У эскимосов существуют даже особые церемонии-приглашения, во время которыхделается все, чтобы гости сердечно рассмеялись, и мгновенно между двумя группами возникают дружеские отношения. Во время смеха не думают, смех разрывает всякую цепь мысли — веселый праздник вообще направлен против интеллектуализма. Смеющийся чувствует свое единство не на сознательном уровне, а благодаря психологическим особенностям смеха. Общий смех усиливает чувство материально-телесного единства.

Этому же способствует и плач, но плач вместе с другими, горе общее. Эти два столь разных проявления человеческих эмоций, возможно, имеют сходные физиологические механизмы.

Здесь мы подходим к удивительной близости смерти и рождения и вообще к глубокой двойственности карнавальных образов. И поминальный пир, это соседство горя и веселья, плача и смеха, — феномен непротиворечивый, даже если оставить в стороне семантику, смысл происходящего.

Два ритуала, опирающихся один на смех, другой на плач, вполне могут оказаться соседями в едином праздничном комплексе. Праздник огня замыкает длинный цикл тотемных церемоний, среди которых — похоронный обряд над двумя умершими и инициация трех юношей (посвященных непременно должно быть больше, чем умерших, в залог роста и процветания всего племени). Веселый всенародный праздник как бы обобщает магические смыслы ритуалов, подчеркивая, что цель одна и касается она всего общества. Уже не только посвящаемые мальчики рождаются заново, а вся ipynna обновляется в огне, который, подобно карнавальному смеху, одновременно и отрицает, и утверждает, и хоронит, и возрождает.

Поведение участников праздника, часто крайне асоциальное, иной раз отталкивающее в обыденной жизни, тоже объединяет, связывает людей, которые становятся сопричастны священному нарушению правил поведения.

Порядок из хаоса

Возврат к мифологическому Началу, почти обязательная составная часть архаического праздника, — это нередко ритуальный возврат к Хаосу: миф о начале мира так или иначе связан с первородным Хаосом. Особенно четко мотив такого возврата звучит в древних традициях с развитой мифологией, например, в вавилонском празднике Нового гола.

Но хаос — это и нарушение самых жестких запретов обыденной жизни: например, непристойные песни и танцы старух во время траурного обряда.

Хаос ритуала, как и мифологический, не абсолютен, это хаос на грани организации, готовый к творческому акту. Он часто связан со смертью. На Новых Гебридах душа умершего, чтобы попасть в страну мертвых, должна пройти по лабиринту, начертанному на земле духом-сторожем. Но сторож стирает часть рисунка, и если душа не знает, как достроить лабиринт, и кружит в поисках выхода, сторож съедает ее, и душа так и не попадает в страну мертвых. Лабиринт, внешне хаотический, но внутренне организованный, оказывается связанным не со смертью как таковой (имеющей свою организацию), а с особым недифференцированным состоянием, выполняющим примерно такую же роль, что и нулевая точка, пройдя через которую непрерывная функция меняет свой знак.