Знание-сила, 2004 № 11 (929) - [42]
"Мы должны отомстить. Именно отомстить, а не только восстановить справедливость, — озвучивал Гесс мысли Гитлера в 1925 году на одной из партийных конференций. — Мы начнем с мести. Месть — вот источник наших сил". Дальше он перечисляет, на кого должен будет опуститься "карающий меч национал-социализма": "...на неполноценных, тянущих нацию назад в пропасть, на предателей, нанесших германской армии удар в спину, на коммунистов с их интернационализмом, на международные державы (метрополии. —Авт.) с их отрыжкой от вырванных у Германии и проглоченных кусков (колоний. — Авт.)..." А также и на Россию, эту "собаку на сене". Под "сеном" подразумеваются территории — "хорошая земля, плохо или неумело используемая". С годами список будет пополняться.
В сущности, так они и начали, затем растянув "сладостный акт воздаяния" (Геббельс) на весь период своего правления, сделав его своей религией и порою превращая в самоцель. НСДАП безусловно и справедливо называют "партией войны", но это в не меньшей степени также и "партия мести".
В иных случаях "второе я" или "тень" фюрера движется даже впереди своего носителя.
"Европа — женщина, которая после Наполеона не знала настоящего господина. Теперь этот господин я!" — заявляет Гитлер в 1940 году. "Но прежде чем я ее... (в подлиннике то самое слово. — Авт.), я хорошенько отхлопаю ее по щекам. Впрочем, есть много способов отомстить. Я их все знаю".
"Чтобы отомстить женщине, достаточно снять и перекроить хорошо сидящее на ней платье, а затем снова заставить надеть, — откровенно разъясняет Гесс. — Мы так и поступаем".
И действительно: Рейн, Австрия, Судеты, Чехословакия, Франция, Польша... На очереди Россия, Британия... Европа становится тесной! Гитлер уже поглядывает за океан.
Многие отмечали, что при упоминании Соединенных Штатов или американцев Гитлер всегда моршился. Гесс же, озвучивая гримасы вождя словами "европейская помойка" и "недонация", пишет, что месть жирующей Америке станет одновременно и местью тем евреям, которые думают, что спаслись за океаном путем "замешивания еврейской крови с долларами".
Впрочем, как и другие "партийные эстеты" — Геббельс или Лей, Гесс очень любил слова "очищение", "дезинфекция", "стерилизация" и т.д. Гесс, которого за глаза звали "белоперчаточником" и "чистюлей", пожалуй, и был им в действительности, о чем мы опять же узнаем от Гитлера и через него. В Бергхофе, например, во время пребывания там Гесса, фюрер приказывал своему камердинеру Гейнцу Л инге убирать у себя в личных комнатах (даже если он там в это время работал) каждые полчаса, чтобы "мой Руди не видел моего свинарника". Когда же Гесса в Бергхофе не было, Линге убирался в спальне и рабочем кабинете Гитлера раз в три дня, а то и реже, поскольку в отсутствие Гесса "свинарник" именовался "художественным беспорядком" и создавал вождю "рабочую атмосферу".
Безусловно, Рудольф Гесс был не простым в общении человеком, если не сказать тяжелым. Гитлер начал ощущать это на себе еще в тюрьме Ландсберг, где они с Гессом жили в соседних камерах. (И выше, и в дальнейшем я буду описывать лишь те сцены и приводить в пример те эпизоды, от которых осталось не меньше трех свидетельств. — Авт.). Каждое утро Гecc являлся в комнату к Гитлеру, будил его, следил за тем, чтобы тот не курил в постели, заставлял делать зарядку, а после завтрака организовывал ему "рабочий процесс": выгонял посетителей и, по его же собственному выражению (см. письмо жене из Шпандау от 9.3.1971 года), "блокировал Адольфу отходы от письменного стола".
Гитлер и Гесс почти не расставались. "Чтобы найти одного, следует поискать другого" — такое свидетельство особенно полезно для историка тем, что Гесс — личность среди нацистов самая закрытая.
Гесс не только и не столько записывал за Гитлером (чаще это делал шофер и телохранитель Эмиль Морис), сколько инициировал сам процесс сочинения "Майн кампф", подавал идеи, а также редактировал рукопись. Если Гитлер, не привыкший к планомерному труду, начинал бунтовать, ругался, называя Гесса "плантатором", а себя — "негром умственного труда", то Гесс пугал его визитом Карла Хаусхофера, перед которым Гитлер благоговел, и таким образом часто продлевал работу над рукописью.
В середине 20-х годов, почти сразу после досрочного освобождения, Гесс начал осуществлять свою программу "фараонизапии" лидера партии, то есть возведения фюрер-принципа в руководстве в абсолют. Это потребовало от Гитлера, особенно поначалу, большого психического и даже физического напряжения. Гитлеру запрещалось пить спиртное, танцевать, громко смеяться, гримасничать, рассказывая что-то, рисовать дружеские шаржи (что он очень любил и неплохо делал), допускать, чтобы его перебивали... Но это было только начало. Гесс так обставлял все "выходы" фюрера куда-либо "на люди", что тот чувствовал себя, по его же признанию, как "прыщ на ладони" или "мокрой курицей с павлиньим хвостом". Однако со временем он начал все легче влезать в эту оболочку, которая приросла к нему, превратив в того Гитлера-монумент, каким его и знача нация.
Любопытно, что весь этот крайне тяжелый для самого lecca период — середину и конец 20-х годов — он сам еще не окончательно порвал с академической средой, еще пытался заниматься наукой и работать с Карлом Хаусхофером в Мюнхенском университете. Он заканчивал свою диссертацию по политэкономии, участвовал в нескольких международных научных конференциях. Последний "рецидив" случился у него в 29 году, когда он должен был поехать в Мюнхен на защиту своей диссертации. Но Гитлер, как это уже бывало, устроил спектакль с игрой в "растерянность и неспособность обойтись без своего Руди" (мемуары Эрнста Ганфштенгпя (Пуци), воспоминания Эльзы Гесс), и Гесс не поехал.
