Знание-сила, 2004 № 11 (929) - [31]
Хуже того — знать не желающих. Но узнать придется. Тем, кто останется жив.
Вот на этой оптимистической ноте и закончу, тем более что и редакции, и публика оптимистического конца хотят обязательно.
Российский "средний класс" как душевная реальность
Иск вы думаете, в чем смысл жизни? Серьезно, по большому счету? В создании оазисов добра и порядка в мире зла и хаоса? В воспитании детей — сбережении жизни и передаче ее дальше: согретой выращенной осмысленной? Или хотя бы в воспитании собственной души?
А вот ничуть не бывало. Одна вполне еще молодая женщина в разговоре с психологом ответила на вопрос о смысле собственного существования так: "Мы боремся за качество продукции и обслуживания, как никакая другая компания". Она, рекламный агент большой преуспевающей фирмы, говорила совершенно всерьез. Если, конечно, действительно понимала, о чем ее, собственно, спрашивают.
Дело не в личной наивности респондентки. Дело в том, что она не своими словами говорила: она вещала устами типичного представителя своей социальной группы. Тех, кого сегодня называют отечественным "средним классом".
"Средний класс" в России — явление скорее идеологического порядка. Есть он у нос или его нет — до сих пор все никак не перестанет быть предметом дискуссий. И чем больше на эту тему говорится, тем активнее и складывается "средний класс" как своего рода реальность. Правда, особая: психологическая, смысловая.
О "среднем классе" потому ток много и говорят, что вопрос о его существовании (источника, как принято считать, социальной устойчивости!) важен далеко не в первую очередь субъективно-психологически. Это вопрос, по существу, коренной: о том, удалось ли, достигло ли каких-то конструктивных результатов постсоветское развитие? Но независимо от того, какой объективный социальный и экономический смысл имеет словосочетание "средний класс" применительно к русской жизни, имеет ли оно его вообще, есть весьма большое число людей, которые хотят быть "средним классом". Жить, кок "среднему классу" положено. Кем положено, почему положено — вопрос отдельный, но у тех, для кого это по-настоящему важно, он вряд ли становится предметом беспристростного анализа. "Средний класс" для них —знак собственного статуса, достоинства, ценности: вещь, похоже, слишком значимая чтобы ее анализировать. За это боролись и продолжают бороться.
Чувство своей принадлежности к "среднему классу" приходится постоянно поддерживать —не только в окружающих, но прежде всего в самих себе — вкупе с соответствующим набором признаков: уровень дохода, жилье, машина, школа для детей, одежда, места летнего отдыха... (Честно говоря создается впечатление, что эти люди усиленно строят декорации в надежде на то, что спектакль получится, более того — что от правдоподобности декораций спектакль станет самой жизнью.) И платить за это приходится даже не в первую очередь деньгами — самой душой. Независимо от того, стал ли "средний класс" объективным социальным фактом, психологическим фактом, безусловно, стало то, что можно назвать "комплексом среднего класса". Этим "комплексом", коли не сказать — недугом, поражены в основном представители самого активного, продуктивного поколения: тех, кому сейчас от тридцати до сорока, ну, может быть, чуть больше. Это те, у кого задача быть "средним классом" совпала сейчас со "средним" возрастом и характерными его жизненными задачами.
Одна из основных областей профессиональных занятий психолога Ольги Маховской — кросскультурнся психология: изучение особенностей и проблем вживания людей в чуждые им изначально культурные среды. В том, что нашим собеседником в разговоре о душевных особенностях "среднего класса" оказался именно такой специалист; был, конечно, и известный элемент случайности, однако ж нельзя не признать такую случайность прямо-таки знаковой. Ведь ядро нынешнего "среднего класса" — 30-40-летние — это, если вдуматься, люди с парадоксальной, уникальной в своем роде культурной судьбой. Это они собственными усилиями совершили прорыв из советского мира в совершенно другую культурную и ценностную среду (за неимением более самостоятельного названия ее до сих пор именуют "постсоветской"), во многом противоположную, если не сказать — чуждую той, в которой были воспитаны. На долю этого поколения "культурных мигрантов" пришлась, наверное, основная нагрузка разрыва между двумя ценностными состояниями. Это они создавали и создают новую среду своего — и нашего — обитания. Каково в ней им самим?
"Знание — сила": — Как бы вы оценили душевную ситуацию "поколения прорыва" с его своеобразной социальной траекторией ? Насколько она, по-вашему; уникальна?
О. Маховская: — Ну, что касается уникальности, то подобные прорывы (в том числе и вполне сопоставимые по масштабам!) еще вполне возможны: если у молодых людей из более низких слоев общества будет возможность социальной мобильности. Правда, у предыдущего "прорыва" была своя специфика. И состояла она прежде всего в том, что на самом-то деле тогда никто по-настояшему не знал, куда и как двигаться. По каким моделям люди должны себя создавать? Стратегический курс, по существу; не был обозначен. С ориентирами тоже было не слишком ясно.
