Знание-сила, 2004 № 09 (927) - [43]

Смерть, прекращение жизнедеятельности организма, гибель его.

У одноклеточных организмов (напр простейших) ?. особи проявляется ? форме деления, приводящего ? прекращению существования данной особи ? возникновению вместо нее двух новых.

?. теплокровных ?-ных ? человека связана ? прекращением прежде всего дыхания ? кровообращения. Различают 2 оси. этапа ?.: клиническую смерть ? следующую за ней биологическую, или истинную, - необратимое прекращение физиол. процессов ? клетках и тканях.

Не обращая внимания на необходимые в подобных случаях физиологические штампы (прекращение жизнедеятельности организма, прекращение дыхания и кровообращения, необратимое прекращение физиологических процессов в клетках и тканях), заметьте, что значительная часть статьи (в серьезном энциклопедическом словаре!) представляет собой поистине оду, поэтическое описание смерти. Одинокое, почти и до этого не существующее из-за своих микроскопических размеров простейшее страдает из-за угрозы прекращения жизнедеятельности. Оно готово жить в полной темноте, испытывать жажду и холод, отказаться от единственного лакомства — питательного раствора, пожертвовать всеми ресничками и жгутиками, не показывать впредь своей ложноножки на прежнем месте жительства — любимом привычном пруду, лишь бы не исчезать до конца (до последних микроскопических единиц веса) с лица земли. Оно дрожит, боится, с опаской ждет подступающей старости. И туг вдруг оно созерцает во всем блеске самую таинственную истину мира: смерти нет. От бурлящей радости неизбежно начинают функционировать естественные процессы, и простейшее делится. Смерть "проявляется в форме деления, приводящего к прекращению существования данной особи и возникновению вместо нее двух новых". В определение мрачной смерти специально или случайно был заложен самодетонирующий заряд жизнерадостности и оптимизма: смерть — это всего лишь деление, всего лишь возникновение. Так простейшее оказывается объектом зависти человека: оно бессмертно. Но, в конце концов, по эволюционной лестнице человек не так уж и далеко ушел от одноклеточных, так что у него остается надежда: а может, и мне чего перепадет. Словарь — источник вечной надежды на бессмертие.

Философский словарь (2001 года издания), как ему и положено, напускает туману в отношения человека с бессмертием.

Бессмертие — гипотетическое качество живых существ, имеющее для человека значение высшей онтологической ценности.

Но приняв выражение "высшая онтологическая ценность" за слова- паразиты в устах философствующего субъекта и проинтерпретировав "живые существа" как "боги и ангелы" (вспомнив попутно, что ангелы как тварные бестелесные существа весьма просты по природе, а бог, так вовсе абсолютно прост как чистая форма в понимании, например, средневековой схоластической философии), мы подучим ту же зависть к простейшим, о которой уже шла речь выше. Это подтверждает существование единого словарного типа мышления, который воспроизводится в каждой новой словарной единице. Интересен ход этого мышления и в самом определении бессмертия как гипотетического качества. Возьмем человека. У него есть ряд вполне безусловных качеств: цвет глаз, рост, вес, пол. Есть менее явно выраженные, но все же достоверные черты характера (наивность, леность, завистливость и т.д.). А есть некие гипотетические качества, которых зафиксировать нельзя никаким образом, но представление о которых все же имеется. Например, нравственность. Таким образом, нравственность для человека такое же гипотетическое качество, как бессмертие для бога. Или по-другому: человек — такой же гипотетический носитель нравственности, как бог бессмертия. Словари открывают угол зрения, ранее скрытый от человека тяжелой и плотной завесой законов формальной логики. Словарь освобождает человеческое сознание.

Впрочем, отойдем от конкретных (хотя и весьма интересных, но довольно однообразных в общих принципах) изгибов словарной мысли. Обратимся к словарю как хранителю информации, имеющему культурно-значимую ценность. Словарь, на поверхностный взгляд, — верный страж культурных достижений, исторических событий, научных открытий. Однако история продолжает совершаться, следовательно, объем информации постоянно увеличивается (что будто отражается в переизданиях словарей). Но возьмите для сравнения два энциклопедических словаря десятилетней разницы: по весу (а именно так удобнее всего измерять объем фактического содержания) они практически идентичны. В чем тут дело? Может, в размере шрифта или иных типографических деталях? Уверяю, это здесь ни при чем. Дело в простых физических возможностях книгопечатания, от которых в конечном счете оказывается зависимой сама культура. Если новая информация появляется непрерывно, и старая, естественно, остается неизменной, то каждое новое энциклопедическое издание должно содержать старую информацию в полном объеме и добавленные новые сведения. Если это и возможно какое-то время (не более нескольких лет), то дальше, очевидно, должны быть сделаны какие-то изменения в организации словаря. Происходит концентрация информации на отрезке новейшей истории (эта общая тенденция проявляется не только в составлении словарей, но и в издательском деле в целом, а также в преподавании). Старая информация (о культурных достижениях, исторических событиях, научных открытиях) аннулируется, девальвируется и в конечном счете попросту выбрасывается. Сейчас для средне просвещенного и в меру интересующегося читателя существует только двадцатый век и кусок девятнадцатого; для въедливых интеллектуалов — среди серого моря беспамятства еще и островки других веков (с которых отчаянно машут нам руками почти уже невидимые Паскаль, Спиноза, Лейбниц). Эта тенденция в наименьшей степени касается живописи и в наибольшей — литературы. Великие имена сегодня: Набоков, Ремарк, Хемингуэй, Достоевский и т.д. Да, пожалуй, еще известны Флобер, Бальзак, Золя. Они еще находятся в загоне исторического настоящего, но кто их читает сегодня? Или возьмем Ницше, которому, конечно, не пристало жаловаться на невнимание. На 500 лет его хватит, но потом статьи о нем будут уменьшаться, сжиматься, вырождаться в строчку: Ницше Ф., Германия, философ. Не следует заблуждаться насчет хранительной функции словаря, скорее, это функция очистительная. Словарь — чистилище коллективной памяти. И уже почти не вызывает сомнений, что появится словарь (сроки здесь не принципиальны), в котором перед статьей о Декарте ("Декарт (1596-1650), французский философ, основатель картезианства") будет стоять: