Знание-сила, 2004 № 09 (927) - [12]

Е. Съянова: — В 90-е годы я попала в архивы, где были собраны материалы, которые вскоре были подарены нашим президентом, тогда Борисом Ельциным, канцлеру Колю. У этого архива не было названия. Просто собрали, на мой взгляд, самое интересное — личную переписку, стенограммы совещаний, в том числе секретных, расшифровки прослушек.

Я начала этим заниматься, хотя сначала искала материалы по своей главной теме — XVIII веку. Все романы (а это четыре книги, четвертую заканчиваю) основаны только на том реальном материале, который я держала в руках. Он был такой разнообразный и богатый, что требовалось просто правильно выбрать метод — реконструировать какие-то ситуации, а затем дать участникам сказать то, что они говорили на самом деле в письмах, в кабинетных разговорах... Придуманы лишь связки. Все ключевые сцены, все ключевые реплики и слова — подлинны. Если диалог идет между историческими персонажами, то он основан на их письмах.

И. Яковенко: — Известно, что количество фактов бесконечно. Любое историческое исследование оперирует только фактами, ссыпаясь на источники. Но факты-то выбираются разные, и этот выбор задает авторскую позицию! Поэтому разговор о их подлинности говорит лишь о том, что это имело место. Но заведомо в своем материале вы выбирали. Осознанно или нет, выделяя, что главное, что второстепенное.

Е. Съянова: — Количество фактов само по себе далеко не бесконечно, а тем более тех, что так или иначе оставляют документальное подтверждение. Я "прописывала" ту реальность, для которой у меня хватило фактов: иногда по датам, иногда по часам. Но, главное, я старалась отойти от собственных установок, максимально абстрагироваться от себя самой.

И. Яковенко: — Отстранение — естественная позиция. Другое дело, что у вас, как и любого, работающего с материалом, вырабатывается позиция, иначе не бывает. Если мы работаем в жанре научного исследования, то, изучая любое явление независимо от того, нравится оно нам или нет, мы строим объективную картину. Разумеется, исследование предполагает отбор фактов и их интерпретацию. При этом добросовестный историк, формируя свою концепцию, исходит из того, что выявляет истину. В этом специфика научного исследования. Есть другой род деятельности — искусство. Если оно касается идеологически обрамленных вещей, имеющих отношение к добру и злу, они творятся по вечным законам мифа: зло всегда низменно, а добро всегда возвышенно. В этой отчасти метафорической позиции заключена онтология искусства, так творили во все времена. И всякий раз, когда мы сталкиваемся с нарушением этой закономерности, мы имеем дело либо с непониманием природы искусства, либо с решением неких специальных задач. Разумеется, у фашизма есть "своя правда", и в романе она развернута талантливо и ярко. Но я как исследователь утверждаю, что своя правда есть и в таком явлении, как людоедство. Любой этнолог знает, что есть кулинарное и ритуальное людоедство. Если съешь печень своего отца, приобщишься к духовным смыслам. Поедая врага, поедаешь его удачу. Этот матерная хорошо ложится в лекцию для студентов. Он естественен в статье, посвященной людоедству, но я активно протестую против романа, написанного с позиции "своей правды" людоеда, особенно в обществе, где людоедство не изжито до конца.

Г. Зеленко: — Мне кажется, что у вас слишком прямолинейный социокультурный подход. Возможны ведь и другие подходы, и другие решения. Вальтер Скотт, например.

Е. Съянова: — Не могли бы вы привести мне любой пример на протяжении всех трех книг, где вы видите людоедскую правду, заявленную как позиция?

И. Яковенко: — Я прочел книгу, где герои-рыцари круглого стола — благородные, любящие женщин, внимательные, прекрасные товарищи. Сразу вспоминаются "Три товарища" Ремарка.

Г. Бельская: — А когда вы читаете книгу о народовольцах, отщепенцах, которые убивали людей? Они ведь были интеллигенты, великолепно образованные, совершенно незаурядные люди?

Г. Зеленко: — В романе четко разделены обязанности. Политику делают мужчины, они не способны любить; женщины создают чудный фон и любят.

Е. Съянова: — У меня всего два персонажа, которых мальчиками любили родители, у которых были умные отцы и нежные матери. И во взрослой жизни этих двоих любили и были им верны их жены. Это Гесс и Лей. Они в личностном плане поинтереснее остальных. Был бы таким Борман, я взяла бы в главные герои Бормана. Но его по-настоящему никто не любил. А жены Гесса и Лея оставались верны мужьям всю жизнь: Эльза Гесс — в бесконечной разлуке с живым (отбывающим пожизненное заключение), Маргарита — мертвому (об этом четвертый роман). Роман написан через женскую любовь.

22 сентября 39 года генерал Гудериан и комбриг РККА Кривошеин наблюдают за выводом немецких войск из Брест-Литовска.

И. Яковенко: — Мне главные ваши герои, особенно Гесс и Лей, представляются в высшей степени привлекательными в человеческом измерении для читателя, и книги написаны так, что они легко и захватывающе читаются. Женщинами и молодежью. Я же их читал как аналитик, пытаясь понять, как они устроены, на что нажимает, что выделяет писатель. Для себя я нашел много нового и интересного, слов нет, книжка — умная, интересная, профессионально сделанная. Я нахожу очаровательных героев. Входя в их жизнь, их переживания, плача и радуясь над ними, мы приходим к их преступлениям, сжившись с этими людьми. Да, он ошибался, но слаб человек, а какой человек! В том-то и штука, что вырабатывается инерция приятия человека.