Знание-сила, 2004 № 02 (920) - [37]
Только вот что именно? В разные времена у разных народов на сей счет существовали и существуют настолько разные представления, что европейцы могут по сей день хохотать над историями вроде той, в которой турчанка, внезапно застигнутая гостем без покрывала на голове, задрала юбку; чтобы скорее закрыть лицо. Вообще-то, чтобы соответствовать приличиям, женщина-мусульманка должна закрывать тело почти полностью, а ее единоверцам-мужчинам кажутся непристойными короткая европейская одежда и обтягивающие штаны. По одной из традиций, бытующих в Южной Индии, женщина должна всегда прикрывать рот...
Предписания насчет того, что и в какой мере можно демонстрировать, между прочим, существуют и в пределах нашего культурного круга и религиозных обоснований отнюдь не требуют. Известный психолог Игорь Кон, профессионально занимающийся культурной историей тела, в частности обнаженного, в свое время так и не смог найти объяснения тому, почему, например, наших соотечественников обнаженный мужской торс не смущает, и в жару мужчины совершенно спокойно могут работать раздетыми до пояса, в то время как американские студенты надевают шорты, едва становится тепло, но грудь и спину даже в неформальной обстановке обыкновенно прикрывают майкой или рубашкой. "Не принято" — и все тут. Общее у всех этих запретов, при всем их многообразии, одно: та или иная степень наготы — от полной до частичной — непременно, явно или неявно, табуируется. Видеть ее не приличествует. В противном случае тот, чья нагота оказалась увиденной, автоматически, в какой бы культуре он ни обитал, испытывает специфическое чувство под названием стыд. Причем "стыд" и "нагота" в культурном воображении настолько связаны, что оказываются чуть ли не синонимами друг друга.
Вообще стыд обнаруживает странное родство со зрением. Современные психологи находят прямую зависимость между переживанием стыда и нарушением "визуальной автономии" человека: вторжением в его личное пространство непрошеного взгляда в то время, когда он, видимый, к тому не готов. Да это ведь давно отражается даже на уровне обыденных метафор, коими описывается чувство стыда: "не знаю, куда деться", "провалиться бы сквозь землю" (= исчезнуть, стать невидимым), "не могу смотреть в глаза"...
Эротичность, которая первым делом приходит в голову как причина запрета на наготу в разных культурах, лишь одна из областей, к которой в качестве знака отсылало и отсылает обнаженное тело, и запреты на его разглядывание в разные эпохи отнюдь не всегда оказывались связаны именно с этой областью значений.
При более пристальном рассмотрении оказывается: во все века стыдились, собственно, не наготы как таковой (в культуре вообще практически ничто не существует "как таковое", а непременно со шлейфом значений, интерпретаций, ассоциаций, явной и неявной памяти о своих прошлых статусах и смыслах...), а того, что она обозначала. Если ей случалось обозначать что-то недопустимое, она табуировалась. Однако были и ситуации — и не раз! — когда нагота признавалась знаком чего-то, имеющего высокий ценностный статус. В этих случаях она, напротив, культивировалась, в том числе и усиленно, подчеркнуто. Но что же она могла обозначать, кроме пресловутой эротичности?..
Да то же самое, что одежда.
Аменофис IV с женой в саду. XVIII династия. Новое царство
А В. Морони. "Кавалер в розовом". 1560 год
Невозможно представить себе парламент, где заседают голые депутаты.
Джонатан Свифт
Одежда, в свою очередь, ни в одной из культур отродясь не сводилась лишь к прикрытию тела — как, впрочем, и к его "украшению". Она (как и само ее наличие или отсутствие!) всегда была продуманной системой знаков. Знаки же в традиционных культурах указывали прежде всего на социальный статус "носителя" одежды. С тех пор как регламентация внешнего вида перестала быть жесткой, и обитатели той же европейской культуры получили свободу выбора, одежда-знак стала обозначать еще и отношение владельца одежды к жизни и самому себе, его социальную и экзистенциальную позицию, характер, темперамент... Но что бы ни обозначала одежда, именно поэтому она всегда действовала еще и как защита. Даже не в первую очередь от дождя, ветра и холода: главным, от чего необходимо защищаться, всегда были братья по социуму, их взгляды. (Кстати, пристальный взгляд — разновидность агрессии еще в животном мире.) Одежда, как охранная грамота, обозначала дистанцию, на которую дозволительно к носителю одежды подойти. Потребность "скрыть" наготу была и остается производной именно от этой, социально дифференцирующей и защитной функции. Ей оказалось подчинено и эстетическое начало: сама эстетика — разновидность защиты.
Женщины лондонских средних классов и служонко (справа) Рисунок конце XVI веко
Одежда эпохи классической Греции
Это хорошо прослеживается, например, по древнеегипетским изображениям: чем выше статус изображаемого, тем больше он одет. Голыми или в одних набедренных повязках могли оставаться только простые трудяги.
Одежда настолько устойчиво обозначает статус, что кажется, будто она его и создает. Отсюда — один из основных "неэротических" культурных смыслов, которыми наделяется нагота: равенство. Существует, например, расхожее представление, согласно которому "в бане все равны". (При этом как-то забывается, что в таких случаях как источник различий начинает работать само тело, сформированное привычными жестами, позами...)
