Вспомним схемы прежних китайских революций. Крушение империи Цинь началось с массового дезертирства крестьян и солдат, мобилизованных на стройку Великой Стены: соблазненная этим примером, имперская армия рассыпалась в одночасье. Первый распад империи Хань в эпоху Ван Мана протекал по иной схеме: вышла из повиновения конфуцианская бюрократия, двести лет бывшая оплотом имперского режима. Теперь Судьба или Природа испытывает на терпеливых китайцах третий — феодальный — вариант кризиса державы.
После мятежа Ван Мана ханьские правители перестали доверять потомственным министрам — конфуцианцам. Реальную власть при дворе взяли евнухи, карьеристы и профессионалы, которые редко доверяют один другому. Понятно, что и армия не доверяет таким правителям, а крестьяне издавна смотрят на придворную челядь, как на хищников и кровопийц. Теперь возглавить крестьянское недовольство может любая секта проповедников. Не удивительно, что во главе новой конспирации встали монахи-даосы во главе с тремя братьями Чжан. В 184 году новой эры великую страну всколыхнет восстание Хуан Цзинь — Желтых Повязок, стремящихся вернуть народ в лоно общинного коммунизма.
Крестьянские армии охватят более миллиона повстанцев, но, одолев толпы крестьян, самодовольные воеводы войдут в столицу и учинят чистку высшей бюрократии: евнухов перебьют, страна останется без правительства. Затем начнется приватизация армии и земли, и этот процесс затянется лет на тридцать при живом и здоровом Сыне Неба, которым все наперебой будут почтительно помыкать. Только в 220 году (когда власть в Средиземноморье окажется в руках жреца-сирийца Элагабала) сильнейший и хитрейший из воевод Поднебесной ойкумены Цао Цао принудит последнего ханьского императора Сянь-ди отречься в надежде сделать своего сына Цао Пэя законным Сыном Неба. Действительно, чем помещик и воевода Цао Цао хуже крестьянского воеводы Лю Бана, основавшего династию Хань? Ничем он не хуже!
Это понимают все воеводы, и многие из них думают то же самое о себе. Оттого рыжебородый военачальник Сунь Цюань создает в низовьях Янцзы царство У, позаимствовав это имя из далекого доимперского прошлого Поднебесной ойкумены. Одновременно на юго-западе Поднебесной — в полуварварской земле Шу — объявился самозваный вождь Лю Бэй, возводящий свою родословную к династии Хань и намеренный поаторить удачный опыт Лю Бана. Кто из этих солдатских императоров преуспеет в воссоединении Поднебесной хотя бы так, как их коллега Септимий Север преуспел в объединении Средиземноморья?
Судьбу каждого монарха решают его министры и воеводы, либо сплотившись вокруг удачливого лидера, либо сплоченные его огромной энергией, либо подчинив его скромный разум своему продуманному влиянию. Первый из этих вариантов воплотился вокруг Септимия Севера на западе и вокруг Цао Цао на востоке. Оба воеводы избрали своим девизом «Время и Небо», то есть положились на милость Судьбы, не жалея личных усилий и соблазняя живым примером подобных себе безродных удальцов.
Двое соперников Цао Цао — Сунь Цюань на юго-востоке и Лю Бэй на юго-западе — предпочли иной девиз: «Земля и Удобство». В итоге не сами они построили свои партии: напротив, вождей прибрали крукам две традиционно соперничающие группы китайской интеллигенции. В царстве У власть досталась конфуцианцам, а в царстве Шу ее взяли даосы. Спокойный хозяин Сунь Цюань принял напор конфуцианцев как самую естественную вещь, ведь этой традиции раньше подчинялись императоры Хань! Напротив, лихой вояка Лю Бэй имеет дар личной дружбы с героями разного сорта: он быстро поддался влиянию великого психолога и организатора побед даоса Чжугэ Ляна.
Так Поднебесная ойкумена раскололась на три царства — Сань Го с тремя разными политическими системами. Которая из них окажется самой удачной и долговечной? Ответ легко угадать: та, которая притянет мечты и чаяния наибольшего числа активистов-пассионариев. Царство У не подходит для этой роли, как заповедник старого имперского порядка в новом революционном море. Режимы Цао Цао в северном Вэй и Чжугэ Ляна в западном Шу могли бы конкурировать на равных, если бы Вэй не находился в сердце Поднебесной, а Шу на отшибе, в горной твердыне Сычуань. Этот «медвежий угол» издавна населен инородцами, которые охотно приняли девиз Чжугэ Ляна «Человек и Дружба», но не рвутся отвоевать Поднебесную у коренных китайцев, вставляя свою шею в новое имперское ярмо.
Поэтому оба окраинных царства — У и Шу — способны только на упорную оборону от агрессии царства Вэй, чья конечная победа неминуема. Правда, наследники Цао Цао не увидят победы своего дела. Как принято среди солдатских императоров, власть перейдет в более крепкие руки следующего генеральского рода Сыма (потомков великого историка Сыма Цяня). Но и эти упорные удальцы, не усвоив чуждую им школу Чжугэ Ляна, не сумеют наладить в новом царстве Цзинь симбиоз его основного этноса (хань жэнь) с многочисленными местными инородцами и окрестными варварами...
Вот когда китайской цивилизации впервые пригодилась бы мировая религия с человекоподобным Богом и великим изобилием этических императивов! Но, увы, ни давно оформившийся буддизм, ни новорожденное христианство не пустили еще корней в Дальневосточной ойкумене. Для укоренения буддизма в Поднебесной понадобятся четыре столетия этнической чехарды: ее вернее назвать не Переселением, а Исчезновением варварских народов в имперской плавильной печи. Христианские монахи-миссионеры достигнут Поднебесной в самом конце Великой Смуты и встретят благодарных слушателей только среди кочевников, враждебных имперскому Китаю.
