Знание-сила, 2003 № 09 (915) - [43]

Дело в том, что Ростовцев эмигрировал из России в 1918 году, а в своей книге, вышедшей за месяц до этого, «Рождение римской империи», развивал взгляды, за которые Гулаг был самой гуманной наградой. Под углом событий в революционной России он рассматривал историю Древнего Рима и превращение Римской республики в мировую империю. Главной революционной силой и в России, и в Риме он считал армию, ставшую орудием в руках политиканов. Эта книга принесла ему славу Моммзена XX века. Так вот, именно проблемой рождения империи занялся Сергеев, идя вслед за Ростовцевым. Согласитесь, опасное дело для живущего в этой империи.

Немировского с Сергеевым связывала дружба и преданность ученика и вера в него — учителя. Вот он пишет о смерти своего учителя весной 1941 года: «Истфак встретил меня угловым завешенным зеркалом и портретом в черной раме. Кажется, еще вчера я провожал Вас после лекции. Мы кружили по улицам, словно без цели, возвращаясь к университету и снова к метро. И говорили о фашизме.

Теперь туда, где был похоронен великий Соловьев, — к Новодевичьему монастырю, двигалась наша похоронная процессия. И я старался держаться подальше от гроба, ибо кроме других чувств, испытывал страх перед смертью. Ведь это был второй в моей жизни покойник. Первой была жена Сталина — Аллилуева, «выставленная» в ГУМе, куда мальчиком я случайно забежал. Но здесь был мой учитель, человек, с которым я виделся несколько дней назад. Его неожиданная смерть обрушилась на меня, как лавина, оборвавшая все, и была предвестницей других космических бедствий.

В Париже нс книжном «развале» на набережной Сены

До того как смерть станет обыденностью, оставалась пара месяцев».

Об учителе своем он писал особенно, создавая образ, так же, как писал художественные книги на исторические сюжеты: «На подмостки как-то боком поднялся и двинулся к кафедре... нет, не лектор. Один из древних римлян эпохи упадка. Белесые, ниспадающие на лоб волосы. Растерянная улыбка. Пиджак «Москвошвея» сидел, как тога сенатора. Воображение дорисовало пурпурную кайму. В руке его указка, но карты не было. Держа указку обеими руками, он не был оратором, скорее, трагическим актером. Театр был в его крови».

Немировский сам стал отменным педагогом, оказавшись в Воронеже и проработав там двадцать с лишним лет, увлеченным рассказчиком — язык не поворачивается сказать лектором. Учителем.

Его натура, яркая, темпераментная, вдохновенная, притягивает людей. В нем есть надежность, верность старинному, но прекрасному кодексу чести, где благородство и достоинство само собой разумеются, а великое трудолюбие естественно. С таким рядом можно многому научиться, даже когда он молчит, просто думает или пишет... Потому у него всегда было и есть много учеников, и это позволяет говорить о школе Немировского.

В Воронеже он создал и возглавил кафедру древней истории и классических языков, задав ей этрускологическое направление. В Воронеже он занимался еще одним делом, что подтверждает его принадлежность кодексу чести. С огромными трудностями он искал и нашел вывезенную во время Первой мировой войны и, казалось, безвозвратно пропавшую знаменитую библиотеку из Юрьевского (Тарту) университета. Каково же было его отчаянье, когда он узнал, что люди по невежеству, даже какой- то редкой дикости и полному безразличию расхитили, растащили и уничтожили ее...

Безумие, Предательство.

Держава. Одиночество.

Христос. Шамиль. Отечество.

Россия. Нечисть. Рок.

А ты судьбою собственной

Вяжи из них пророчество,

Направь в моря гармонии

Бессмысленный поток.

Александр Немировский

В предисловии к «Слонам Ганнибала», одной из первых своих исторических повестей, Немировский признается, что он не прекращает спор с самим собой — в нем спорят поэт и ученый. Ученый все время сдерживает фантазию и порыв поэта, не давая ради развития сюжета пренебрегать фактами, а поэт не позволяет ученому, углубляясь в поиск исторической истины, терять художественность, красочность зарисовок образов и ситуаций.

Может быть, так и должно быть? Может быть, именно в этом причина огромного успеха его романов, повестей и рассказов? Общий тираж только художественных книг Немировского давно перевалил за шесть миллионов! (В списке же его научных работ — книг, статей, рецензий, заметок — более пятисот названий). Числа астрономические. Какой же огромный интерес у людей к истории, и как мало историки отвечают этому интересу!

Недавно вышла энциклопедия «Историки XX века». Естественно, туда «попали» настоящие ученые, доктора, кандидаты, авторы многих статей и монографий, всего — более двух тысяч человек. Но кто читает их работы? Разумеется, кроме специалистов. Кто их знает? Снисходят ли они до нас? Как отражаются результаты их многотрудных усилий на обществе — общественной мысли и поведении людей? Ибо история — предмет, формирующий мировоззрение, вскармливающий ум, открывающий глаза и сердце на прошлое и настоящее.

Две тысячи человек! Подумать только! Если бы хоть небольшая их часть работала так, как работает Немировский, вряд ли появился бы Фоменко с идиотизмом своих «открытий». Но не в этом даже дело — вряд ли люди были бы так глухи к происходящему и происходившему, так быстро забыли свое и чужое прошлое, забыли о бедах, которые несет забвение, вряд ли так легко превращались бы в манкуртов. Потому что история, усвоенная эмоционально, остается с тобой, не становится прошлым, а живет, делая и тебя живым — знающим и отзывающимся на все, что происходит вокруг.