В нормальной системе расселения, по Каганскому, провинция – культурно и экономически самодостаточная ее часть, ее балансир и база, с преобладанием местных, укорененных элементов и крепких связей с природой. Периферия же – пространство агрессивного покорения и эксплуатации, грабежа и насилия над природой и людьми, простое до примитивности пространство, предназначенное в основном для одного вида деятельности, но не для жизни, с постоянно меняющимся населением, без истории и без накопления культурных слоев.
Провинция – Долгано-Ненецкий округ на Таймыре – пасла крупнейшее в мире стадо северных оленей, плавила металл по мере потребности, вела разнообразное традиционное хозяйство. Возможно, она справилась бы и с современной манерой добывать никель. Но «Норильский никель», неизвестно кому, во всяком случае, не местному населению подчиняющийся, превратил провинцию в периферию, разрушил все вокруг себя, сделал работников комбината своими заложниками, а следы его грабительской деятельности на космических снимках простираются на сотни километров.
Центр, провинция, периферия, граница – основные увиденные автором типы культурного ландшафта – есть в любой стране: неповторимость каждой составляется их качеством, способами исполнения своих функций и соотношением. Каганский называет советское пространство «невменяемым» именно потому, что при кажущейся целесообразности и рациональности оно не в состоянии исполнять функции культурного ландшафта.
Каскад парадоксов помогает увидеть странность привычной картины.
Центр, стягивающий на себя все функции и все ресурсы, экономические и человеческие, неизбежно вынужден играть роль и границы с внешним миром – при этом хотя бы частично он и становится наименее контролируемой и окультуренной приграничной зоной.
Зуд покорения пространства и постоянной его перестройки-перекройки не позволяет ландшафту существовать самому по себе, по собственным законам и в собственном времени и ритме; все в нем – продукт прошлых переделок и материал будущих. «Но поскольку новизна – перманентная ценность, а не гарант законченности, наш ландшафт – обветшавшая стройка, новостройка-руины».
Вроде бы обо всем этом писали, слыхали, знаем – только почему же тогда прежние принципы организации пространства пережили все перипетии последнего десятилетия и демонстрируют подлинную свою неотменимость, незаменимость в границах бывшего СССР? Разве перестроили свое теперь независимое пространство отвалившиеся от советской империи куски? А регионы, когда им было объявлено, чтоб кушали свободы и независимости, сколько смогут проглотить, – разве они воспользовались этой свободой, чтобы иначе организовать жизнь на своей территории?
Кажется, в 1994 году Владимир Каганский выступил на очередном симпозиуме «Куда идет Россия?» с докладом о «неосоветском пространстве», уже практически воссозданном в каждом кусочке развалившейся социалистической империи.
Впрочем, представление о незыблемости принципов организации советского/постсоветского пространства, возможно, питалось не только и даже не столько отсутствием ростков новой жизни, сколько нетерпением прогрессивной части общества как можно скорее увидеть небо в алмазах. Во всяком случае, провозгласивший незыблемость этих принципов В. Каганский такие ростки увидел, причем там же, где черпал подтверждения для своего скепсиса в регионах.
Сквозь пирамиду, как трава сквозь асфальт, куда-то вбок, а вовсе не в генеральном направлении начали расти и набирать силу «вторые города».
Лишенные гордого звания местного Центра, но не уступавшие этим центрам ни в размерах, ни в экономической и культурной значимости, вторые города оказались заодно свободны от бремени забот о территории в целом. Они быстро набрали силу для того, чтобы противостоять попыткам главных городов региона удержать их в руках и за их счет решать собственные проблемы и проблемы региона.
Известный социолог и урбанист В. Глазычев, осуществивший огромное исследование городов Поволжья, уверяет, что этот новый статус относительно независимого, живого, растущего город, даже и третьестепенный, получает прежде всего не за счет априори прибыльного производства (добычи чего-нибудь, например), не за счет прежде накопленных материальных и административных ресурсов, а за счет мужества, упорства и стратегических способностей его руководства. И приводит в пример маленькие города на Волге, находящиеся в одних и тех же географических и экономических условиях, существовавших вокруг одного производства, которое давно «лежит на боку». Вместе с ним ушел на дно один городок; зато другой какими-то неведомыми путями раздобыл за рубежом заказ на производство каких-то тележек или еще чего-то нехитрого, потом стал торговать этим самым «нехитрым» в своей стране, одновременно привлек своих граждан к обсуждению и решению простых, но насущных проблем городского быта – ну, и так далее, и так далее, – надеюсь, нам еще удастся рассказать об этом опыте подробнее. Не один такой город даже в Поволжье. Может, мы просто как-то не обращали на них внимания, поглощенные неотрывным наблюдением за Самыми Главными Начальниками….
