Знание-сила, 2002 № 03 (897) - [7]
Я помню, как мама со мной и сесгрсй переплывала Каспийское море на танкере, помню Среднюю Азию, Туркмению, Красноводск. Тогда была холера. Я тащу двухлетнюю сестренку на спине, переступая трупы, перепрыгивая, боясь на кого-то наступить. Мы доехали до Иркутска, и тут нас обворовали – остались без денег, без крова. И без отца – он в зто время командовал в партизанском отряде.
Эта еще одна история с отцом, перевернувшая жизнь мальчишки, но кто знает, какой замес рождает ученого?! Вот он говорит:
Мать жалела, почему не осталась на Кавказе. Они бы спасли всех нас, помогли – верила кавказцам. А я уже потом, когда выбирались из Сибири на запад и плыли на теплоходе «Худа-бердин» по Белой, по Каме, по Волге, все слушал и слушал разно говорящих людей. Этот шум почему-то был для меня очень важным. Я прислушиваюсь к нему, различаю слова, вижу чьи-то лица, прищур глаз, ухмылку – разные незнакомые лица окружают меня с детства. Я запоминал что-то важное в ник, особенное. И в том не было моих специальных усилий.
После развода, помыкавшись и помотавшись, бедная женщина с двумя детьми решила вернуться к себе на родину – в Тулу. Там она устраивается на работу… в Ясную Поляну. Вот какой подарок уготовила судьба будущему этнологу Яну Вениаминовичу Чеснову! Тульская областная библиотека, как известно, одна из лучших в России. Ее фонд – два миллиона книг. И все они были в его распоряжении.
Мало того, – говорит он почему-то шепотом, – не поверишь, но я иногда ночевал на диване, где родился Великий.
И замолкает, возможно, заново переживая этот момент или задумавшись. Потому что, если присмотреться внимательно, судьба неотрывно следила за перипетиями его жизни и всегда, даже в самых тяжелых испытаниях, получалось так, что все ему, будущему ученому, было – на пользу, а ей – на руку.
Читал я по 200-250 страниц в день, спешил, боялся мало прочитать. И к Университету…
Ингушские башни. Если воспринимать их снизу, от уровня земли, то это – фаллические символы. А если с неба – окаменевший луч звезды, символ женщины. Нельзя подходить к народной символике однозначно: в ней всегда скрыта волнующая мысль о разделенности полов и их слиянии ради порождения жизни
Понятно, что к Университету он был подготовлен блестяще, поступил, а о специализации уже не думал – все решилось.
У Толстого был огромный интерес к Востоку, это известно, и через подбор книг, его рассуждения и мысли по поводу Востока, он, Великий, как говорит Чеснов, передал интерес этот, сам того не ведая, подростку с Кавказа.
В Москве тогда было полно китайцев, и он стал учить китайский. Уже скоро стал неплохим специалистом по его истории, хорошо знал язык. Но… не был ни комсомольцем, ни членом партии, и Китай, естественно, был закрыт для него семью печатями.
Но почему Китай? Ведь Толстой никогда не увлекался Китаем.
Да, не увлекался, но литература была, особенно по буддизму. А увлекся потому, что китайцы были живые носители языка и культуры, а это, как я рано понял, для меня оказывалось самым интересным — неизвестный народ, его язык, поведение, привычки, культура. Целый мир рядом с тобой и друг Се Ю-Шиг но все равно таинственный, не похожий на мой. Понять, проникнуть в него становится навязчивой идеей, целью. Тан я стал этнографом, вернее, антропологом – «изучателем человеков». Китай – далеко, а Кавказ – близко и, родившись на Кавказе, вдохнув его воздух, я, по сути, никогда его не выдыхал. Вообще, думаю, каждый нормальный человек, попади он в такой водоворот жизни, стал бы думать этнографически. Что это такое? Внимание к человеку. Я изучаю, как человек «делается» немцем, мордвином, русским. Мало поставить такую задачу, надо найти средства решить ее. Надо иметь методики, подходы. У меня есть свои секреты.
Есть три ключа, в которых я работаю, три регистра. Первый – крестьянский, это – иносказательно, а по-настоящему это – причинно-следственные связи, обустройство мира, внешняя оболочка, культура. Вот старик из Ингушетии (показывает фотографию), ему 82 года, он долбит ломом траншею, чтобы провести к дому газ в селе Хули. Я подхожу, здороваюсь, беру у него лом и начинаю копать; ему неудобно, но я отшучиваюсь, я мужик здоровый, мне – ничего; хозяйка уже стол накрывает – а как же? – раз гость в доме. И он рассказывает мне такие вещи, которые потом никто не расскажет. А речь шла об одном знаменитом ингуше, языческом жреце Эльмарзе Хаутиеве. Сейчас камень на его могиле, раньше разбитый, выброшенный, восстановили и поставили, где стоял. Кладбище на холме, внизу – горная река. Пейзаж «Над вечным покоем».
Интересно, что мой учитель Н.Н. Чебоксаров, известный этнограф, а у него учителем был Е.Ф. Шиллинг, тот в 20-е годы работал с Хаутиевым, и вот теперь я сижу с его потомком и говорю о Хаутиеве, которого он хорошо знал. Теперь и я знаю о нем так много, как будто жил по соседству. Связь поколений. Она делает время общим, единым для всех.
А однажды в 1985 годуя прожил часть зимы в Хевсуретии, потому что снега меня там завалили, и я застрял. Для зтнолога такая неприятность – большая удача. За это время я собрал огромный уникальный материал. Хевсуры когда-то были вайнахами, у них чеченский субстрат. Я занимался их верованиями, очень сложными, шаманского типа и жил у самого жреца. Крестьянский регистр мне сильно помогал. Я умею и тогором работать, и дом строить. Но это лишь один из методов и то довольно примитивный и несовершенный. Можно сильно промахнуться. Моя первая большая неудача связана как раз именно с этим.
