Знание-сила, 2001 № 10 (892) - [14]
Этот рывок из материального своего окружения он делает, опираясь на слово. Пирамида «предмет – действие – слово» переворачивается: имя, данное предмету, определяет действия с ним, а действия проявляют нужные для него свойства предмета. Как писал Л.С. Выготский, «мысль отделяется от вещи, и начинается действие от мысли, а не от вещи».
Из наблюдений психолога Л.Н. Галигузовой: «Девочка ковыряет ножом в отверстии овальной вершины пирамидки и кормит куклу. Взрослый спрашивает ее: «Что куколка кушает?» Девочка неуверенно произносит: «Печенье». Затем быстро поправляет себя: «Яичко!» Взрослый понимающе кивает головой, а она быстро берет ложку, бьет ею по яичку, очищает его от скорлупы, дует на него, приговаривая: «Горячее яичко, надо, чтобы остыло».
Примерно с трех лет и начинаются игры – самозабвенные, бесконечные.
А почему, собственно, такие уж самозабвенные? Почему, научившись ходить, малыш тут же перестает обращать внимание на сам процесс ходьбы, а научившись возить коробку по полу и дудеть, изображая машину, готов заниматься этим снова и снова? Потому что ходьбой он уже овладел вполне, а машину еще не вполне освоил? Так он и вышивать гладью не умеет, и штукатурить стены, и даже читать и писать. Попробуйте уговорить его вместо игры засесть за книжку и самостоятельно одолеть хоть несколько слов…
Чем затягивает страна игры?
Кажется, изображать семью воскресным утром на кухне или путешествие на корабле куда сложнее, чем носиться по двору и стукать друг друга в «салочках». Однако…
Однако все начинается с роли, и это логическое продолжение первых игр с предметами, изображающими другие предметы.
Роль – цепочка действий, но в жизни эта самая роль не дана нам непосредственно, ее еще надо обнаружить в потоке впечатлений. Эксперименты известного детского психолога Д.С. Эльконина показали, когда эти впечатления становятся материалом для игры.
Воспитательница детского сада сводила свою группу в зоопарк и постаралась как можно красочнее рассказать детям о повадках животных, об их образе жизни. Вернувшись, она принесла детям игрушки зверей, которых дети только что видели, и думала, что те сейчас же примутся играть в зоопарк. Ничего подобного. Тогла на повторной экскурсии она показала им, что делают в зоопарке не звери, а люди: кассир продает билеты, контролер их проверяет, повара готовят особую пишу для животных, уборщики приводят в порядок их клетки, врач их лечит, экскурсовод о них рассказывает. Через некоторое время дети сами, по собственной инициативе стали играть в зоопарк и занимались этим несколько дней подряд, все время вводя новые персонажи и усложняя сюжет.
Получается, что главный герой ролевой игры – действие, точнее, развернутая цепь действий?
Нет, предмет игры еще сложнее: это отношения между людьми. Материалом для спонтанно возникающих игр чаше всего становятся личные наблюдения. Воспитатели детских садов волей-неволей многое узнают об образе жизни семей своих воспитанников: одна «мама» отправляется со своей «дочкой» гулять, держа ее за руку и что-то рассказывая, другая старательно проверяет, тепло ли одет «ребенок», третья подправляет макияж перед воображаемым зеркалом, призывая «дочку» найти что-нибудь в холодильнике и отстать от нее, – а играют все в одну и ту же игру, в «дочки-матери».
Можно, конечно, утверждать, что дети таким образом усваивают социальные роли, которые им когда-нибудь предстоит исполнять, причем усваивают их в интерпретации своих родителей – и именно поэтому впоследствии часто неосознанно, но точно воспроизводят своих родителей. И это будет правда. Но только одна правда, социальная и социально-психологическая, откровенно лежащая на поверхности.
Гораздо менее очевидны другие психологические и интеллектуальные завоевания, обретаемые дошкольником исключительно в игре и никак иначе. Например, способность к произвольным действиям, о чем говорит в публикуемом тут же интервью Елена Олеговна Смирнова. Воображение, умение производить практически любые операции мысленно, определяя условия и хотя бы на шаг просчитывая последствия. А также буйные фантазии, которые ребенок не слишком отличает от реальности.
В игре рождается и способность выстраивать иерархию мотивов. Дети помладше быстро бросали игру, отвлекаясь на любое новое впечатление, теперь они могут, подавляя мимолетные порывы, выполнять длинную цепь соподчиненных действий. Прежде конфликты во время игры возникали в основном из- за главного предмета, и тогда машину вели три шофера, у каждого по рулю, а контролером становился тот, кто успевал захватить все «билеты». Теперь конфликты разворачивались вокруг роли: все хотели быть Красной Шапочкой и никто – бабушкой, которую сразу съедает Серый Волк. Однако быстро обнаруживалось, что из пяти Красных Шапочек сказку не сложишь и кто-то должен быть простым пассажиром, иначе контролеру просто не у кого будет проверять билеты. Но ведь чтобы уразуметь такую вешь, необходимо научиться видеть на несколько шагов вперед и соглашаться на роль пассажира в надежде в следующий раз стать конролером. На это, честно говоря, не всякий взрослый способен, и когда какая-нибудь тетка сосредоточенно тянет одеяло на себя, мне все кажется, что в ее далеком детстве ей не дали наиграться, самостоятельно вырабатывая правильную стратегию поведения со сверстниками – наверное, воспитательница в детском саду сама назначала, кто кого будет играть (сильное упрощение, разумеется, но, согласитесь, что-то в этом есть…)
