Знание-сила, 2000 № 07 (877) - [23]
Так развивались события в XI-X11 веках, но уже в начале XIII столетия ситуация в Приамурье резко изменилась. На государство Цзинь обрушилась монгольская конница. Это был ее первый поход за пределы Великой степи. Что заставило Чингисхана нанести удар по государству чжурчжэней? Стремление получить богатую добычу или боязнь оставить у себя в тылу грозного соперника?
Фигурки всадников. Приамурье, XI в. Бронзовые чжурчжэньские воины похожи на всадников, запечатленных на наскальных рисунках Сакачи-Аляна
Изображение предка. Гипсовый слепок со сталагмитовой скульптуры из пещеры «Спящая красавица». Приморье, начало I тысячелетия новой эры
Скульптура из моржового клыка. Берингов пролив, о. Св. Лаврентия, / тысячелетие новой эры. Древние амулеты морских зверобоев арктических широт схожи с ритуальной скульптурой создателей приамурской цивилизации
Чжурчжэни были разбиты. В руины обратились крепости и многолюдные поселения. В упадок пришли земледелие и скотоводство. Народ фактически прекратил свое существование. Несколькими столетиями нозднее в южных районах некогда могущественной империи Цзинь, на территории современной Маньчжурии вновь возродилась государственность. Маньчжурская династия оказалась даже у аласти в позднесредневековом Китае, но это был уже во многом другой, отличный от «рыбьекожих» этнос – маньчжуры. Что же касается чжурчжэньских традиций, часть их была безвозвратно утрачена, но многое удалось сохранить там, куда не смогли дойти монгольские воины, – в дебрях приамурской тайги.
Керамическии сосуд. Китай, III тысячелетие до новой эры.
Изделия гончаров, живших в новом каменном веке на берегах Хуанхэ, имеют много общего с древней керамикой Приамурья.
Когда обращаешься к изобразительному искусству нанайцев и нивхов, ульчей и удэгейцев, ороков и орочей, поражаешься, как полно сохранились в нем черты древней и средневековой культуры Амура. Чем объяснить эту феноменальную устойчивость традиций? Тем, что на протяжении столетий практически не менялся образ жизни таежных охотников и рыболовов? Или дело здесь в том, что созданная еще в неолите культура «одетых в рыбью кожу» идеально соответствовала природным условиям Приамурья, и главной задачей последующих поколений было ее сохранение в неизменном виде? А может быть, обращение к наследию предков – попытка найти у них защиту от надвигающейся катастрофы, от нависшей нал социумом угрозы исчезновения?
Такая угроза действительно существует, и появилась она давно. «Возвращение в тайгу» в результате вторжения в Приамурье Чингисхана обрекало дальневосточные народы на экономическое отставание. В новое время, в новом, изменившемся мире культуру исконных охотников и рыболовов, какой бы поэтичной и мудрой она ни была, неминуемо ожидал прессинг со стороны более сильных соседей. Давление на «одетых в рыбью кожу» постоянно возрастало, особенно со второй половины XIX века, когда вслед за торговцами в приамурскую тайгу с ее уникальной флорой и фауной устремились промышленники из России, Китая, Японии. Этот натиск стал еще более жестким в XX столетии. Вырубались леса, мелели реки, исчезали звери и птицы…
Нетрудно представить себе, как повлияли эти перемены на коренных жителей Приамурья. Культура, сохранявшаяся тысячелетиями, культура, в основе которой лежала гармония человека и природы, стремительно уходила в прошлое. Одним из печальных символов этого процесса стало забвение искусства обработки рыбьей кожи. Цепочка следов, оставленных на песке истории «рыбьекожим народом», кажется, оборвалась навсегда…
Евгений Акимов – «рыбьекожих дел мастер». Фрагмент праздничного халата из рыбьей кожи. Ульчи, Приамурье, XIX век
Когда эта статья уже была написана, я узнал, что из Хабаровского края приехал в Москву Евгений Акимов – человек, владеющий секретом обработки рыбьей кожи.
Мы встретились в Музее Востока. Среди многочисленных экспонатов музея есть старинный свадебный халат из Приамурья, созданный в лучших традициях «рыбьекожих». «Это нанайские узоры, – говорит мой собеседник, рассматривая сложную, многофигурную композицию. – Наш орнамент немного другой». Евгений Акимов – ороч. По официальным данным, орочей 915 человек, по оценке Евгения, 600. «Много людей умерло в последние годы, – говорит он. – Работы нет, водка есть».
В детстве Акимов много времени проводил с родителями в тайге, подолгу жил в маленькой таежной избушке с дедом и бабушкой. Не знаю, был ли знаком дед Евгения с человеком по имени Дерсу Узала, но в молодости он тоже был в экспедиции у В.К. Арсеньева. «Дед хорошо мастерил лодки, и его взяли в отряд, когда поднимали грузы вверх по Тумнину, на Сихотэ-Алинь», – рассказывает Евгений. От деда он слышал истории о том, как посвящали в охотников орочских юношей: 15-летний подросток должен был в одиночку убить копьем медведя.
Рассказывал дед и о тиграх. Орочи на них не охотились. «Тигр сильнее и хитрее человека, – говорил старик. – Если встретишь его в тайге, уступи дорогу».
Став взрослым, Акимов работал шофером, добывал золото, рубил лес. С начала 1990-х жил с женой и маленькой дочкой на таежной заимке, охотился на лося, изюбра, соболя, ловил рыбу. Это были самые счастливые годы в его жизни.
