– Главное ощущение от результатов третьего этапа (пока предварительных и приблизительных): маятник качнулся назад, в общественном сознании и общественной психологии вновь явственно обнаруживаются черты, характерные для советского человека. Конечно, мы имеем дело только с высказываниями, с тем, что люди открыто заявляют незнакомым «официальным лицам», то есть нашим интервьюерам. Может, люди думали то, что говорят сегодня, все эти пятнадцать лет, только прежде не признавались, поскольку по радио, телевидению, в газетах звучали совсем иные речи. Может, просто растерянные люди не сразу подобрали формулировку, соответственную их давним настроениям.
Так или иначе, факт остается фактом: «советский человек» вернулся.
Само исследование мы в 1989 году начинали, чтобы не упустить уникальный момент сдвига в сознании и психологии миллионов наших сограждан, узнать, в каком направлении этот сдвиг происходит. Но мы недооценили инерционность такого рода процессов, и результаты оказались обезоруживающими: никаких сдвигов зафиксировать практически не удалось.
Я полагаю, они обозначились как раз между первым и вторым этапами исследования, в годах 1992-1994. Во всяком случае, в 1994 году уже ясно видна была группа тех, кто принял перемены, – не в смысле политическом, а скорее, как перемену условий для себя лично, возможности строить свою личную биографию. Они это приняли – и стали вкалывать, впервые ощутив, что это не пропадет, что вполне реально чего-то добиться, изменить свою жизнь. Их претензии, притязания, их самооценка – все поползло вверх.
Вот это разделение на тех, кто принял новые условия существования и начал в них действовать, и тех, кто только боялся, у кого беспрерывно рос уровень тревожности, – и стало главным результатом второго этапа. При этом группа «боязливых», которых, конечно же, было значительно больше, чем первых, – эта группа не была настроена на открытое сопротивление, скорее пребывала в состоянии рутинной инерции. Доля тех, кто резко высказывался против перемен и жаждал возвращения советской власти, была невелика, не превышала 10 процентов; число же полных радикалов, национал-большевиков или фашиствующих националистов, и вовсе составляло единицы, если не доли процентов (не больше двух процентов).
И вот теперь приходится констатировать: в фундаментальных установках, судя по последним опросам, люди сильно качнулись назад.
Резко выросло число тех, кто открыто желает возврата государственной опеки и социальных гарантий. Примерно три пятых опрошенных явно предпочитают порядок – демократии и социальные гарантии – свободе. Их положение, как они считают, за последние пять лет ухудшилось и будет ухудшаться впредь. Их самооценка в основном не изменилась, а у каждого третьего в этой группе она упала.
Этому подавляющему большинству противостоит меньшинство (процентов 15-20) тех, кто считает свое положение лучшим, чем оно было пять лет назад, чья самооценка растет. Правда, когда людям предлагаешь оценить, чего ждут от ближайшего будущего другие, ответы самые мрачные: всего 2-3 процента видят в других ожидание перемен к лучшему. Но когда речь заходит о собственных видах человека на будущее, число оптимистов делает скачок вверх: с надеждой смотрят на свое будущее процентов 20-25 наших собеседников; в основном это люди молодые, образованные, чаще жители крупных городов.
Но вернемся к нашему «советскому» большинству. Последние события на Балканах подвигли их открыто признаться в антизападнических настроениях. Не думаю, что эти настроения стали более распространенными; скорее они именно легализовались, в этом теперь не стыдно признаваться. Конечно, враг номер один – Америка: примерно три пятых опрошенных уверены, что США совсем не хотят нам помочь, их цель в том, чтобы нас поработить, подчинить, поставить в зависимость прежде сильного соперника Неготовность и нежелание абсолютного большинства российского общества вместе со средствами массовой информации разобраться в случившемся на Балканах (в том числе оценить историческую ответственность за это СССР и Сталина, всей национальной политики коммунистической власти в послевоенной Югославии) приводят к тому, что реакция на события принимает привычную форму неприязни к Западу. 56 процентов опрошенных в середине апреля винят в военном конфликте вокруг Косово США и НАТО; 8 процентов увидели причину событий в «жестокости югославских властей», 11 – в «провокациях албанских сепаратистов».
Но американцы как таковые никаких отрицательных эмоций у наших собеседников не вызывают: в списке национальностей, представители которых вызывают у опрошенных неприязнь или тревогу, американцы не значатся. Образ врага связан именно с государством США, а не с населяющими его людьми. Полагаю, в этом образе врага больше недовольства собой, неудовлетворенности собственным положением в мире, чем реальных геополитических оценок.
Эти же самые люди за последние годы довольно сильно смягчились по отношению к нашим российским богатым. Они значительно реже говорят о том, что большие деньги можно заработать только обманом, грабежом, что богатство исключает «чистые руки». До 40 процентов опрошенных сегодня присоединяются к мнению, что рост числа богатых – это хорошо не только для них самих, но и для страны в целом, что вообще в богатстве нет ничего плохого; прежде подавляющее большинство придерживалось противоположных взглядов.
