9 апреля 1989года в Чапаевске прошел первый митинг против строительства завода по уничтожению химического оружия.
Весь мир мучился диоксиновой проблемой, только у нас – тишина, у нас ее будто бы не существовало. Во всем мире это – экологическая проблема, из которой военные что-то отсасывали для себя. У нас же это – только военная сфера, о которой рядовым людям (и ученым тоже) просто не положено ничего знать. Какие у вас были бы ощущения? Для меня это стало потрясением. Я начал копать.
У диоксиновой проблемы была одна особенность По ядерной тематике из заграничных журналов в наших научных библиотеках вырезали все «нежелательные» работы. А диоксины почему-то не вошли в «подцензурный список». Таким образом, на территории нашего государства свободно находилось огромное количество иностранных работ по нашему же будущему химическому оружию. Я начал писать обзор по диоксинам, материал есть, а людям ничего не известно, как так? Во время научных командировок в Финляндию, Швецию поработал немножко и над этим, стал кое в чем разбираться…
14 апреля 1990 года по телевизору показали толпу возбужденных жителей Уфы. На каком-то заводе произошла утечка фенола, люди вышли на демонстрацию, заполонили весь город. «Нас травят фенолом!». А я понял – там не фенол, за кадром должно быть что-то посерьезнее. Как понял – не знаю, бывает же прозрение! Мне показалось, что в Уфе произошло что-то из ряда вон выходящее.
Я полез в книги и в статьях про диоксины обнаружил башкирские фамилии. Боже мой! Оказывается, в Уфе мы делали боевой гербицид, тот самый «эйджент орандж», каким американцы поливали Вьетнам. Мы производили его, конечно, по своей родной технологии, поэтому диоксинов «на хвосте» было еще больше, чем в США и Вьетнаме. Теперь уже все это доказано: что загрязнены и завод, и городская свалка. А тогда…
Начал искать кого-нибудь в Уфе, нашел «зеленого» профессора, который вывел людей на улицы. Написал и опубликовал большую статью в «Советской Башкирии», поднял бучу в Верховном Совете. Что человека толкает этим заниматься? Наверное, невыносимость знания, которым владеешь…
Ну а дальше я не мог не написать научную монографию «Диоксины как экологическая опасность. Ретроспектива и перспективы». Казалось, что время движется в нужном направлении и необходимы честные книги. Однако в тот момент в издательстве «Наука» только пожимали плечами. А уже в 1993 году позвонили и предложили ее напечатать, и книга вышла, мгновенно став раритетом. А для меня – толчком ко всем дальнейшим событиям. До сих пор на русском языке не было ни одного открытого документа, позволяющего считать диоксиновую проблему – общественной. И пошло: Чапаев, Дзержинск, Чувашия, Алтай, Волгоград, Оренбург… – диоксины начали обнаруживаться в самых разных местах.
Как в ситуации, которая сложилась в Советском Союзе, мог работать «несекретный» ученый? В условиях тотальной закрытости он мог только тыкать пальчиком и говорить: «вот здесь». И действительно, там находили то, что должно быть. Я отсюда, из Москвы, из своей квартиры могу сказать, где имеются диоксины. Это не шаманство, а наука, и самая удивительная сторона дела. Прискорбно, но у нас в стране сложилось племя людей, которые в своем секретном пространстве считают себя профессионалами, потому что им было поручено что-то измерить. Измеряют они довольно плохо, хоть трудятся в секретных организациях и считают себя персонами грата. И вдруг какой-то чудик из Москвы лезет им указывать.
Беда в том, что я не ошибался, поскольку хорошо знал западный опыт. Американцы прошли весь диоксиновый путь при подготовке войны во Вьетнаме, их результаты были опубликованы и мною прочитаны. К лету 1992 года все кончилось в том смысле, что проблема была названа, обозначена и описана. Встрепенулись, наконец, Минэкология и Минздрав, там стали произносить слово «диоксины» не шепотом, а вслух.
Экология химической войны
Я же к этому времени мысленно прошелся по заводам и понял, что диоксины в нашей промышленности есть практически везде, но особенно на той части химических заводов, которые ориентированы на войну Понять это было нетрудно, как и то, что тысячи людей, работающих на этих заводах, теряют здоровье и жизнь и ничего об этом не знают, а государство выступает как химический террорист. Такое терпеть нельзя.
Я написал большую статью «Смерть замедленного действия» и летом 1992 года опубликовал ее в «Совершенно секретно». Главная мысль – диоксины и химическое оружие стоят рядом и одинаково опасны для ничего не подозревающих людей. Статья прошла почти незамеченной обществом, но были люди, хорошо ее изучившие, – военные.
В нашем пока еще не очень гражданском обществе военные рассуждают об уничтожении химического оружия примерно так: «Давайте все сделаем сами, по-тихом); чтобы «эти» не мешались». А «эти» – вся страна, мы с вами. И вот на одном таком закрытом совещании кто-то вспомнил про Льва Федорова и его статью. В общем я стал врагом для военно-химического комплекса (этот термин я же и ввел, и описал потом в статье «Комплекс химической смерти»). Пожалуй, это было неизбежно. Ведь кроме моих публикаций и сегодня ничего серьезного об «экологии химического оружия» не написано.