Знание-сила, 1999 № 04 (862) - [23]

Этот список можно продолжать, но заслугой автора можно считать, что корни системного кризиса, переживаемого Россией, он видит в том, что власть предержащие не пользуются «разумом», понимаемым как инструмент глубинного познания и социального действия.

Наконец, о самом трудном и спорном, но самом главном: как выходить из кризиса и в какую сторону идти? Начнем с того, что в тексте есть неясности серьезного, если не сказать фундаментального свойства. Например, из текста книги неясно, идет ли речь о выходе из штопора, в который Россия уже «свалилась», или о подготовке к выходу из следующего витка кризиса, который, по мнению автора, преодолим? Согласитесь, что это совершенно разные политические и социальные задачи.

В предисловии к книге Забелин говорит, что в ией место размышлений заняли конкретные рецепты «что делать». И далее он развивает идею «конструктора для новой цивилизации», то есть набора средств для индивидуального пользования. К великому сожалению, автор уже в который раз бросает на полпути свою основополагающую идею Разума (то есть углубленной рефлексии), подменяя ее набором пожеланий («содействовать», «развивать», «исключить»), которые в условиях прогрессирующей деградации общества столь же утопичны, как и предлагаемый автором детальный набор «я могу», то есть список добрых дел, которые надо бы делать сейчас и сегодня, будь я гражданином, отцом семейства* политиком, учителем и ад.

Что, например, значит практически такое «я могу», как выступать за свободу слова, собраний, митингов и демонстраций, за вовлечение населения в процессы принятия решений? Если это касается десятков и даже сотен людей, то это уже делалось и делается, но хода вещей в России ничуть не изменило. Если же речь идет о большинстве ее населения, то это чистая утопия, поскольку превращение двух третей россиян в политиков или борцов за гражданские права невозможно. Не то что в годы кризиса, когда, по словам автора, царит всеобщая растерянность, но и в годы демократического пояьема такого не было. Суть вопроса не в тактическом наборе «могу» (он бесконечен), а в том реальном «делаю», которое обусловливается волей политика и наличными обстоятельствами (социологи называют это структурой политических возможностей).

Большинство населения России просто выживает, и в этом состоянии оно противится любым социальным изменениям, которые могут нарушить хрупкое равновесие такого образа жизни. Это – тоже устойчивость, но в низшей точке социальной траектории.

Теперь оставим множество «могу» – кстати, большииство из них зафиксировано в Конституции РФ – и посмотрим, что же предлагает автор. А предлагает он «содействие развитию всех форм местного демократического самоуправления, взаимопомощи и самообеспечения, гражданских, общественных движений в защиту прав Природы и Человека», что, по его мнению, «равнозначно (!) созданию социальных механизмов преодоления кризиса». Забелин называет иас «утопающими» и предлагает «избавиться от надежд на президентов, правительства и парламенты и взять судьбу в свои руки». Если присовокупить сюда некоторые существенные элементы предлагаемой автором концепции преодоления кризиса – общество как сумма самодостаточных местных экономик, сокращение энергопотребления, а также радикальное сокращение перемещения сырья, товаров и людей, возрождение местной культуры, основанной на ремеслах, онора на «дух коллективизма», – то речь идет, очевидно, об апологии общины как принципа социальной организации общества и повседневного жизненного уклада.

Итак, по существу, перед нами очередная версия идеологии российского анархизма, хотя автор в этой «конструктивной» части своего труда тщательно избегает опоры на идеологические авторитеты. И совершенно напрасно, потому что вместо ссылок на газетные вырезки можно было бы опереться на идеологов русского славянофильства – П.Н. Кропоткина, Л.Н. Толстого и А.И. Солженицына, чей Разум, думаю, не менее значим для нас, чем Рассудок членов Римского клуба. Или если уж автору более привычны западные авторитеты, то ведь были же У. Моррис и Э. Говард, и это только в Англии и только в XIX веке. Почему бы не процитировать Н.А. Бердяева, Б.Д. Бруикуса, А.В. Чаянова и Н.Д. Кондратьева, этих знатоков российского коммунитаризма? Почему бы, наконец, не послушать Т. Шанииа, ныне здравствующего английского социолога, посвятившего себя изучению крестьянской общины в России?

Объем рецензии не позволяет дать детальный анализ предлагаемой Забелиным концепции. Отметим лишь основные спорные моменты.

Прежде всего, самоуправление – не панацея. В условиях же необходимой жесткой экономии ресурсов – никак не демократическая, а скорее авторитарная форма общественной организации. Гкет общинного «мира», как показала российская история, ничуть не легче гнета местного князька. Если сегодня российские губернаторы – фактические хозяева своих вотчин, то завтра ими станут местные мэры или теневики.

Опора на «местную интеллигенцию» как социально активную часть населения – почему? Почему представители казачества и малых народов – социально активная интеллигенция, а ученые и писатели столиц нет? И как согласуется их задача «тащить» свой народ к достойной жизни с мыслью автора о безнравственности втаскивания в рай за уши? А что же студенчество и вообще молодежь, почему они совсем сброшены со счетов, и эту селекцию производит лидер самого мощного студенческого движения! Очень и очень это социально сомнительная идея – заранее делить жителей страны на «чистых» и «нечистых», хотя бы только с экологической точки зрения.