Знание-сила, 1999 № 02-03 (860,861) - [14]

На обороте иконы «Богоматерь Знаменье» – главной святыни республиканского Новгорода – изображения апостола Петра и великомученицы Анастасии. Скорее всего, это святые покровители Петра Михалковича и его дочери Настасьи. выданной замуж в 1155 году за князя Мстислава Юрьевича.

В биографии Якуна Мирославича для нас сейчас особенно важен момент его второго избрания на посадничество в 1156 году. Оно явно носило характер переворота: предшественник Якуна Судило, занимавший этот пост на протяжении десяти лет, был изгнан и через несколько дней умер. Основанием для «смены курса» был, очевидно, союз с Юрием Долгоруким, незадолго до того занявшим великокняжеский стол. Якун, именно Юрию обязанный своим освобождением в 1141 году, выступает при этом как вырази! ель интересов новгородских сторонников Юрия. Но мы уже знаем, что тот же союз с Долгоруким нашел выражение и в браке Мстислава Юрьевича с дочерью Петра Михалковича. Иначе говоря, те же причины, которые сделали Петра Михалковича княжеским тестем, сделали посадником Якуна Мирославича. Таким образом, в 1155-1156 годах пути двух новгородских бояр пересекаются, выводя обоих к вершине государственной пирамиды. Свидетельством этого и являются, по-видимому, адресованные Петру и Якше берестяные грамоты, которые в таком случае следует датировать этим временем.

Итак, Петр и Якша – это боярин Петр Михалкович и посадник Якун Мирославич. Новые находки с Троицкого раскопа не только по-новому высветили политическую ситуацию в Новгороде середины XII века, но и познакомили нас с двумя ее центральными фигурами. Такое случается нечасто.

У этой истории есть и другой, совсем неожиданный аспект. Дело в том, что «петровская» тема уже давно и безотносительно к берестяным грамотам занимала историков древнерусского искусства в связи с вопросом о происхождении так называемых новгородских кратиров – двух драгоценных серебряных чаш для причастия, издавна хранившихся в ризнице Софийского собора, а ныне находящихся в экспозиции Новгородского историко-художественного музея-заповедника. На обоих кратирах имеются вкладные надписи, называющие ктиторов – заказчиков сосудов, а также автографы мастеров Братилы и Косты, изготовивших эти шедевры древнерусского художественного ремесла. Надпись на кратире Братилы гласит: «Се сосуд Петрилов и жены ею Варвары», а на кратире Косты: «Се сосуд Петров и жены его Марьи». На стенках каждого из кратиров – по четыре изображения: Христа и Богоматери, апостола Петра, а также святых жен – Варвары на кратире Братилы и Анастасии на кратире Косты.

Размеры и огромная ценность кратиров не оставляют сомнений в том, что их ктиторами могли быть лишь представители высшего новгородского боярства. Петрил у – заказчика сосуда Братилы – единодушное мнение исследователей отождествляет с уже упоминавшимся посадником Петрилой Микульчичем (1130- 1134), относительно же сосуда Косты мнения расходятся. Согласно одной из гипотез, кратир был вложен в Софийский собор посадником Петрятой в исходе XI столетия, Братило же копировал работу Косты. Однако новгородская культура конца XI века носит еще отчетливо выраженный княжеский характер, и столь драгоценный вклад, сделанный посадником, был бы для этого времени анахронизмом. С другой стороны, соотношение вкладных надписей и иконографии кратиров говорит о том, что скорее Коста ориентировался на работу Братилы, чем наоборот. Но кто же в таком случае был заказчик кратира Косты? Не наш ли это Петрок – Петр Михалкович, княжеский тесть и полномочный представитель в смесном суде?

Высказав это предположение, самое время вспомнить о Марене, которой Петр (Петрок), на время его отсутствия, поручает раздачу денег от своего лица и переговоры с князем. Естественно предположить, что Марена – жена Петра. Номы уже знаем, что жену заказчика кратира Косты звали Марьей. Мотут ли имена Марья и Марена относиться к одной и той же женщине? Да, безусловно. И дело здесь не просто в созвучии имен, а в том, что Марья – имя христианское, а Марена – языческое, имеющее глубокие мифологические и фольклорные корни. Так называлась деревянная кукла, чучело, которое сжигали или топили в воде в ходе купальских игрищ как символ умирания и воскресения природы. В христианскую эпоху, когда образ Купалы слился в народном сознании с фигурой Иоанна Крестителя (Иван Купала), Марена, как женская параллель Купалы, стала по созвучию имен ассоциироваться с Богородицей – девой Марией. Вспомним хотя бы название купальского цветка -Иван- да-Марья, где Иван «замещает» Купалу, а Марья – Марену. Следовательно, и жена Петра (Петрока) Марья вполне могла в обиходе именоват ься Мареной.

Тождественность Петра и Марьи – заказчиков кратира Косты – Петру и Марене – персонажам троицких берестяных |рамот – становится таким образом весьма вероятной. В таком случае объяснимо и появление на кратире изображения святой Анастасии: в ней можно видеть патрональную святую дочери Петра и Марии, выданной в 1155 году за князя Мстислава Юрьевича. Более того, напрашивается предположение, что именно по случаю этого брака Петр Михалкович и сделал свой драгоценный вклад в Софийский собор.