Знание-сила, 1997 № 06 (840) - [2]
Товарищи, о которых я говорю,— цвет российской фундаментальной науки. Один перед поступлением в институт занял первое место на международной физической олимпиаде, а двое других поделили второе — там они и подружились. Двое защитили кандидатскую диссертацию всего через год после окончания института, один стал доктором наук в 28 лет. У всех десятки публикаций, выступлений на конференциях, обзоров, лекций, докладов. Это просто беда для нашей науки, что они там, а не здесь. Конечно, хорошо, что они полноценно работают и создают новое знание, ведь еще Чехов говорил, что не может быть национальной таблицы умножения. Но все же мне жаль, что они, говоря высоким стилем, не прибавляют своим трудом славы отечеству, в котором мне чем дальше, тем больше хочется жить. Нет-нет, я не брошу ни тени упрека в их адрес, это просто сожаления личностного характера.
Но я опять-таки не об этом. Просто задумался как-то, что если число моих приятелей за границей исчисляется десятками, то сколько же всего там граждан бывшего СНГ? Получается много. Создается какая-то новая общность — бывшие советские ученые, работающие за границей. И возникает она не на пустом месте, а потому что была общностью и в нашей стране. Причем пока дела развиваются так, что надежды на нормализацию положения в отечественной науке и их возвращение тают с каждый днем. Прошла очередная волна эмиграции, на этот раз — естественным путем. И жизнь в эмиграции у новоявленных гастарбайтеров не всегда складывается хорошо и гладко.
Здесь есть четкая граница: за океаном — в Америке и Канаде — дела идут лучше. Старый Свет гораздо неохотней принимает «в себя» инородных граждан — здесь больше традиций, условностей. К примеру, в Германии тебе никогда не стать профессором. Я думаю, и в других европейских странах не легче, просто про Германию я знаю наверняка. Здесь тебе невероятно сложно купить дом, все наживается десятилетиями, а нам приходится начинать с нуля. Получается, что ты обрекаешь себя на очень приличную, но кочевую жизнь по квартирам. И, конечно, неизбежно начинаешь отдаляться от детей: они все прочнее входят в тамошнюю жизнь, а ты живешь воспоминаниями. У детей другие предметы в школе, другие сказки, другие физкультурные упражнения — ты очень мало чем можешь им помочь, разве что не пускать их в «ту» жизнь, но этого же делать нельзя. Гораздо труднее там, к примеру, начать заниматься музыкой — на Западе это более кастовое занятие, чем у нас. Там другие виды спорта, там не всегда бывает снег, и так далее, и тому подобное. В Италии вроде бы попроще, у итальянцев, по-моему, эмоции преобладают над расчетом, в этом они ближе к нам и легче нас понимают. В международных центрах типа Европейского центра ядерных исследований тоже приемлемо — там все визитеры и проблемы у всех похожие, на этом сходятся и волей-неволей поддерживают друг друга жители разных стран.
Я перебираю эти впечатления лишь затем, чтобы дать ощущение ситуации, в которой оказалась немалая часть нашего научного сообщества. Все идет почти по Дарвину: попав в совершенно иные условия, человеческое существо начинает приспосабливаться и видоизменяться. Иногда мои коллеги за рубежом напоминают мне рыб, выброшенных на берег. Им удалось довольно быстро научиться дышать, и они уже приноравливают плавники для передвижения по суше, но выглядят не слишком ловко. Это, конечно, слишком сильная гипербола, и чтобы они не обижались, я скажу, что себя я ассоциирую с рыбой, плавающей в бензине или мазуте. По сути дела, так и стоит вопрос: что лучше — барахтаться в бензине или выбираться на берег? Не знаю...
Раньше я ощущал себя членом научного братства. У меня были десятки, наверное, даже больше сотни приятелей с институтских времен с общими воспоминаниями, традициями, привычками, похожими интересами. Я всегда знал, что я им не безразличен и случись беда — они помогут, как я сам не раз кому-то помогал. Теперь этого нет. Связи разорваны. Может, это у одного меня впитана в кровь радость жизни в коллективе, но я помню комфортное ощущение тогдашнего сопереживания и сочувствия.
Но я вновь не о том. Меня все не оставляет надежда, что связи порваны не до конца и еще удастся все восстановить, просто пока никаких признаков выздоровления нет. А это сочувствие было тем единственным, что отличало нас от обитателей других развитых стран. Там всех с детства защищает для того и созданное государство. У нас же государство всегда людей притесняло, и они создавали собственные небольшие миры и компании для защиты от этих притеснений, хотя бы чисто моральной, внутренней защиты. Научное сообщество и было таким миром.
Теперь каждый сам за себя, как говорил шакал Табаки, и некому сказать: «Мы с тобой одной крови — ты и я», только своим собственным детям. Мир сузился до размеров семьи. Неактуально звучит: «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке». Наши дети не будут петь Окуджаву. •
Может, это и хорошо —
во всем полагаться
только на свои силы,
но все-таки
но все-таки жаль...
но все-таки жаль...
Тема номера
Тема этого номера: есть ли жизнь в виртуалке?
